Но вскоре я понял, что Чеккино не умеет ни рулить, ни сбавлять скорость, ни тормозить.
– Гуди, гуди! – кричал он мне, будто всё дело в клаксоне.
Мы пулей вылетели из города и с головокружительной скоростью понеслись по просёлочной дороге.
Чеккино вдруг выпустил из рук руль и завалился набок, бледный как мел.
Господи! Как вспомню, волосы встают дыбом.
К счастью, дорога была широкой и прямой. Мимо меня, как во сне, проносились дома и поля. Эта картинка до сих пор стоит у меня перед глазами, будто фотокарточка.
Какой-то крестьянин, который пас коров, увидев, как мы проносимся стрелой, крикнул, перекрывая рёв автомобиля:
– Чтоб вам шеи свернуть!
Его проклятие сбылось довольно быстро, и хоть мы не свернули себе шеи, но переломали другие важные кости. Я только помню, как перед нами будто из-под земли вырастает что-то огромное и белое и обрушивается на наш автомобиль… и больше ничего.
Потом выяснилось, что мы не вписались в поворот и с размаху влетели в дом. Нас с Чеккино отбросило метров на тридцать, но, к великому счастью, мы приземлились прямо в кустарник, который смягчил удар, а то бы нам не выжить.
Потом мне рассказали, что через полчаса после аварии нас нашёл водитель Беллуччи (заметив пропажу автомобиля, он взял другой напрокат и бросился на поиски) и отвёз нас в больницу, где Чеккино загипсовали правую ногу, а мне – левую руку.
Я не мог и пальцем пошевелить, так что меня отправили домой в карете скорой помощи.
Конечно, мы подвергли себя чудовищной опасности, и мои бедные родители и Ада страшно перепугались; но всё-таки рассказывать о нашем приключении тем, кто приходил меня навестить, было здорово: я описывал нашу головокружительную гонку и повторял:
– Это была самая настоящая смертельная гонка, как ралли Париж – Мадрид!
К тому же я выиграл у этого хвастуна Чеккино Беллуччи десять перьев и красно-синий карандаш, и ему придётся их отдать, как только мы поправимся, не то я всё-таки проучу его за все «как же!» в адрес моего зятя!
24 декабря
Доктор сказал, что моя рука будет как новенькая, но пока нельзя ей шевелить.
Луиза, которой папа обо всём написал, предложила отправить меня к ним в Рим: друг доктора Коллальто – специалист по массажу и электротерапии, я могу провести у них рождественские каникулы, а заодно подлечиться.
Я закричал от радости и захлопал бы в ладоши, если б мог. Но папа сказал:
– Мы же не можем отправить тебя туда одного!
– Я буду так волноваться! – добавила мама.
И Ада подлила масла в огонь:
– Видать, Коллальто очень великодушен, раз зовёт тебя в гости после такого чудесного свадебного подарка…
Все как будто сговорились! Я страшно огорчился. Тогда мама не выдержала:
– Разве что после всех твоих выходок ты клятвенно обещаешь хорошо себя вести у Коллальто…
– Клянусь! – выкрикнул я с тем воодушевлением, которое обычно вкладываю во все свои обещания.
Так что после недолгих пререканий было решено, что папа отвезёт меня в Рим на святого Стефана
[15]
.
Я благословляю тот час, когда повредил руку. Я давно мечтал попасть в Рим! Даже не верится, что я увижу короля, папу римского, швейцарских гвардейцев
[16]
и все античные памятники.
Но больше всего будоражит моё воображение мысль о том, что меня будут лечить электричеством, стоит мне об этом подумать, по телу будто проходит электрический разряд и я не могу усидеть на месте.
Да здравствует Рим – наша столица!
* * *
Между тем Чеккино Беллуччи, оказывается, совсем плох. Похоже, это серьёзно, и нога его, скорее всего, никогда не станет как новенькая.
Бедняга Чеккино! Вот что бывает с теми, кто хвастает, что умеет водить, а сам ни черта в этом не смыслит!
Мне его искренне жаль: несмотря на все свои недостатки, Беллуччи всё же славный парень.
25 декабря
Декабрь, пожалуй, мой любимый месяц в году, потому что Рождество и Катерина готовит очень вкусные пудинги: один рисовый, а другой из манки, потому что маме нравится пудинг из манки, а рисовый она терпеть не может, а папа, наоборот, обожает рисовый, а манный сидит у него в печёнках; а я оба люблю, и, по словам докторов, пудинги – самая безвредная сладость, так что я могу уплетать их сколько душе угодно.
26 декабря
Через два часа я уезжаю в Рим.
Есть новости: папа не будет меня провожать, я поеду на поезде с синьором Клодовео Тириннанци, папиным близким другом, который как раз собирается в столицу по делам, он передаст меня с рук на руки доктору Коллальто – так он сам выразился.
Ну и уморительный тип этот Клодовео!
Во-первых, он хочет, чтобы его принимали за иностранца, поэтому он выправил себе бумаги с именем и фамилией на английский манер – получилось Клайв Тиринейшн. Он торгует чернилами главных фабрик Великобритании, и ему, видите ли, выгоднее представляться покупателям таким образом…
А ещё он круглый и приземистый, как бочонок, вокруг широкого лица – рыжие кустистые бакенбарды, а точно посерёдке торчит круглый ярко-красный носик, словно такой маленький сочный помидорчик.
– Берегись! – сказал ему отец. – Ты взваливаешь на себя огромную ответственность: этот мальчишка способен на всё…
– Ну-ну, – ответил синьор Клодовео, – ему всё равно не сбить с меня мою английскую невозмутимость, стойкую, как чернила… А будет плохо себя вести – я раскрашу его чернилами и отправлю в британские колонии!
– Ещё чего! – прошептал я и пошёл собирать чемодан: с помощью Катерины, потому что одному с больной рукой мне не справиться.
Я собрал всё, что может пригодиться в Риме: краски, резиновый мячик с бубенцами, пистолет с мишенью, и теперь положу тебя, дорогой дневник, мой верный товарищ во всех приключениях…
До встречи в Риме!
27 декабря
Мой дорогой дневник, открываю тебя сразу по приезде в Рим – мне нужно поскорее описать тебе все мои приключения, которых за эту поездку случилось немало.
