* * *
Заседание тайного общества «Один за всех, и все за одного» прошло гладко. Мы собрались в укромном уголке двора. На наброске, который я сделал вечером перед тем, как заснуть, я запечатлел самый торжественный момент нашего заседания: слева от меня председательствует Тито Бароццо, рядом с ним Марио Микелоцци, справа от меня Карло Пецци, а между ним и Микелоцци – Маурицио дель Понте.
Первым делом мне воздали должное аплодисментами за то, что в тот день, когда члены общества курили в чулане с керосином, я не выдал их и за это отправился в карцер. Потом новые аплодисменты за то, что раскрыл тайну похлёбки… В общем, все мной восхищались и чествовали меня как героя.
Обсудив всё со всех сторон, мы постановили вот что: чтобы проверить, правда ли, что пятничную похлёбку готовят на воде, в которой моют посуду, нужно начиная с завтрашнего дня бросать в свою тарелку после еды что-то такое, что эту воду окрасит…
– Нам нужен анилин! – сказал дель Понте.
– Я достану! – подхватил Карло Пецци – Я видел баночку в кабинете химии.
– Отлично. Тогда завтра приступим к эксперименту.
И мы стали прощаться, пожимая друг другу руки; тот, кто протягивал руку, говорил:
– Все за одного!
А тот, кто пожимал, отвечал:
– Один за всех!
Я очень рад, что меня приняли в это общество; правда, сначала я не знал, можно ли писать о нём на страницах дневника, ведь я поклялся никому не рассказывать… Но потом я подумал, что тебе, дорогой дневник, я могу доверять, ведь ты мой верный друг, к тому же я всегда запираю тебя на ключ в своём чемоданчике.
Кстати, мой чемодан и бельё хранятся в маленьком шкафчике, встроенном в нишу у изголовья кровати, над тумбочкой.
У каждого воспитанника есть такой шкафчик с серой дверцей. Позавчера вечером, когда все уже спали, пряча дневник в чемодан, я залез головой прямо в шкафчик и услышал голоса.
Я навострил уши и стал слушать. И правда: какие-то голоса доносились из-за стены за шкафчиком… и мне даже показалось, что я разобрал голос синьоры Джелтруде. Должно быть, стена совсем тонкая.
2 февраля
Эксперимент начался.
Ещё до полудня Карло Пецци раздал каждому из нас по кульку с крошечными гранулами, вроде песка.
Как нарочно сегодня, по случаю воскресенья, у нас на обед одно дополнительное блюдо, а именно рыба под майонезом, так что мы, члены тайного общества, бросили по грануле в свои тарелки из-под рыбы и в тарелки из-под голяшек под соусом (это здесь почти такое же частое кушанье, как рисовый суп), так мы отправили на кухню по две гранулы анилина каждый, всего десять.
А потом за ужином, поев тушёного мяса, мы положили в грязные тарелки ещё по одной грануле, так что за день 15 гранул отправилось в пресловутый котёл…
– Вот увидишь, – сказал мне Бароццо, – даже если с сегодняшнего дня до четверга мы будем класть по одной грануле в день, получится ещё 25 гранул, то есть всего 40, а этого достаточно для того, чтобы окрасить в красный цвет бульон для пятничной похлёбки… Если, конечно, тот допрос повара и правда подстроил сам синьор Станислао, в чём я лично не сомневаюсь.
– Тогда у нас будет красная похлёбка?
– Вряд ли! Даже если помощник повара за все эти дни не заметит, что вода постепенно краснеет, это обнаружит сам повар в пятницу утром, когда соберётся стряпать свою знаменитую похлёбку по-домашнему.
– Но тогда он сварит другой суп!
– Вот именно, и раз ему придётся в спешке выкручиваться, он сварит рисовый суп… Итак, если в пятницу не будет традиционной похлёбки по-домашнему, значит… она всё-таки делается на воде из-под грязной посуды, и тогда мы поднимем бунт.
Ну и хитёр же этот Бароццо! Он всё может предусмотреть, на всё найдёт ответ…
А теперь, мой дорогой дневник, я кладу тебя на место… И знаешь, чем я теперь займусь? У меня тут есть долото, которое я подобрал на перемене, пока рабочий, который во дворе подновляет стены, отвернулся… Этим долотом я хочу продолбить потихоньку дыру в задней стене шкафа, чтобы посмотреть, откуда доносятся голоса, которые я слышал третьего дня.
Мои товарищи уже спят, теперь я погашу свет, влезу в шкафчик и начну свою работу…
3 февраля
Сегодня после обеда на заседании нашего тайного общества мы среди прочего говорили о том, как всем опостылел этот тошнотворный рисовый суп, и постановили, что пора положить ему конец.
Марио Микелоцци сказал:
– Есть одна идея. Если придумаю, как её осуществить, я вам расскажу и попрошу помощи у нашего славного Стоппани.
Мне ужасно приятно, что старшие мальчишки так меня уважают и доверяют мне, хотя остальных сопляков из моего класса ни в грош не ставят, даже не смотрят в их сторону.
Есть, правда, один мой ровесник, Джиджино Балестра: он хороший парень, и мы с ним подружились. Он заслуживает того, чтобы его приняли в тайное общество: кажется, он надёжный и верный… Но сначала нужно в этом убедиться: не хочется, чтобы меня перестали уважать за то, что я привёл предателя.
* * *
Я получил письмо от мамы, в нём столько ласковых слов, что оно принесло мне утешение в этой невыносимой пансионской жизни, где нам так не хватает свободы, вкусной еды и, главное, наших близких; и пусть считается, что синьор Станислао и синьора Джелтруде должны нам стать как родные, им никогда не заменить нам маму и папу.
4 февраля
Удивительная новость!
Сегодня ночью после долгой и кропотливой работы, почти бесшумной, чтобы не разбудить соседей по дортуару, я проделал наконец отверстие в задней стене своего шкафчика.
В дыру сразу же пробился тусклый свет, который явно заслоняло что-то по ту сторону стены.
Я ткнул долотом в дырку и почувствовал, что эта препона приподнимается, потрогав её пальцем, я решил, что это, скорее всего, картина, которая висит на стене.
Но хоть холст заслонял мне обзор, слышать он мне не мешал; и я услышал голоса синьора Станислао и синьоры Джелтруде, хотя отдельных слов разобрать не мог.
Только одну фразу я расслышал отчётливо, её директриса выпалила с особенной горячностью:
– Вы болван и помрёте болваном! Эти гнусные мальчишки и так питаются чересчур роскошно! А я, кстати, заключила контракт с приказчиком маркиза Бабби на 30 центнеров картофеля…
C кем так разговаривает синьора Джелтруде? Второй голос несомненно принадлежит её мужу; но не может же синьор Станислао, с его суровой военной выправкой, позволять синьоре Джелтруде так с ним обращаться…
