После молитвы это был уже совсем другой человек.
– Что ж, поеду разбираться с Пабло, – сказал он.
Вильямисару очень хотелось поехать вместе с ним, но он даже не заикнулся об этом, поскольку заранее было заявлено, что падре едет один. Альберто отвел в сторонку шофера.
– Вы в ответе за падре. Он слишком важная персона. Берегите его! Не забывайте, какую вы берете на себя ответственность.
Шофер поглядел на него как на умалишенного:
– Что с ним может случиться? Я же везу святого!
Он достал бейсболку и попросил падре надеть, чтобы его не узнали по седым волосам. Падре послушался. Вильямисара неотвязно преследовала мысль о том, что Медельин напичкан военными и оружием. Вдруг машину остановят и встреча сорвется? Или он попадет под перекрестный огонь боевиков и полиции?
Падре усадили рядом с шофером. Когда машина отъехала, священник сорвал с головы бейсболку и выкинул ее в окошко.
– Не волнуйся, сын мой! – крикнул он Вильямисару. – Мне ведь даже стихии подвластны!
И тут же по бескрайней долине прокатился раскат грома, а с разверзшихся небес хлынул поистине библейский ливень.
О свидании падре Гарсии Эррероса с Пабло Эскобаром можно судить только по тому, что рассказал о нем сам падре, вернувшись в Ла-Лому. А рассказал он то, что дом, где его принимали, большой и роскошный, с бассейном, как для Олимпийских игр, и разными другими приспособлениями для спортивных занятий. По дороге им ради конспирации трижды пришлось менять машину, но благодаря проливному дождю, не прекращавшемуся ни на мгновение, их ни разу не остановили, хотя полицейских кордонов было полно. Встречались и другие заставы, которые, по словам шофера, охранялись службой безопасности Невыдаванцев. Поездка заняла три часа с лишним, но скорее всего падре привезли в один из домов Эскобара в самом Медельине, а шофер нарочно кружил, создавая впечатление, что это очень далеко от Ла-Ломы.
В саду падре встретило человек двадцать, все с оружием. Он отругал их за греховную жизнь и упорный отказ сдаваться властям. Пабло Эскобар собственной персоной поджидал гостя на террасе. Он был в домашней одежде – белом хлопчатобумажном костюме, на фоне которого особенно ярко чернела его длинная борода. Стоило падре его увидеть, как страх, охвативший его с момента приезда в Ла-Лому, и тревога, не дававшая покоя по дороге, исчезли.
– Пабло, – сказал Гарсия Эррерос, – я приехал, чтобы мы с тобой все обсудили по-людски.
Эскобар ответил ему так же сердечно, с большим уважением. Они прошли в гостиную, усевшись друг напротив друга в кресла, обитые цветастым кретоном, как два старых приятеля, настроенных на долгую беседу. Чтобы окончательно успокоиться, падре выпил виски. Эскобар, не торопясь, по глоточку, попивал фруктовый сок. Беседа, впрочем, оказалась короче, чем они предполагали, и заняла всего сорок пять минут. Падре проявил свойственное ему нетерпение, а Эскобар говорил коротко и ясно, как привык выражаться в письмах.
Зная, что у падре бывают провалы в памяти, Вильямисар посоветовал ему делать записи во время переговоров. Падре послушался и даже пошел еще дальше. Сославшись на плохую память, он попросил Эскобара собственноручно записывать основные предложения, а затем заставлял менять формулировки или вовсе что-то вычеркивать, доказывая, что это невыполнимо. Таким образом, Эскобару не удалось продвинуть свою идею-фикс об увольнении полицейских, которых наркобарон обвинял в самых разных злодеяниях, и Пабло сосредоточился на обсуждении гарантий безопасности в тюрьме.
Падре спросил, действительно ли Эскобар организовал покушение на четырех кандидатов в президенты. Тот ответил уклончиво: дескать, ему приписывают много преступлений, которых он не совершал. И заверил собеседника, что не мог воспрепятствовать убийству профессора Лоу Мутры, которого 30 апреля прошлого года застрелили на улице Боготы: мол, приказ был отдан давно, и его нельзя было отменить. Насчет Марухи и Пачо он старался не говорить ничего такого, что скомпрометировало бы его как организатора похищения. Но заверил, что они содержатся в нормальных условиях, вполне здоровы и будут отпущены, как только удастся окончательно договориться об условиях его явки с повинной. Про Пачо Эскобар вообще на полном серьезе заявил:
– Да ему там прекрасно живется! Он счастлив!
Под конец Пабло похвалил президента Гавирию за проявление доброй воли и выразил удовлетворение тем, что они пришли к согласию. Листок бумаги, испещренный почерком Эскобара, который исправлял и уточнял написанное, стал первым официальным предложением о его сдаче властям.
Падре поднялся с кресла, собираясь попрощаться, и тут у него вдруг выпала из глаза контактная линза. Он попытался ее надеть, Эскобар ему помогал, но безрезультатно. Падре расстроился.
– Ничего не поделаешь. Это только Паулина умеет.
К его изумлению, Эскобар прекрасно знал, кто такая Паулина и где она сейчас находится.
– Не беспокойтесь, падре, – улыбнулся Эскобар. – Если хотите, мы ее привезем.
Но падре не терпелось возвратиться, и он предпочел отправиться в обратный путь без линзы. Напоследок Эскобар попросил его освятить золотой медальончик, который носил на груди. Падре сделал это в саду при целой ораве телохранителей.
– Падре! – взмолились они. – Неужели вы уедете, не благословив нас?
Бандиты встали на колени. Дон Фабио Очоа недаром считал, что лишь падре Гарсия Эррерос способен уговорить их сдаться. Эскобар, по-видимому, думал так же и, быть может, поэтому, подавая им пример, преклонил колени вместе с ними. Падре всех благословил и призвал больше не нарушать закон, способствуя воцарению мира в стране.
Он отсутствовал не больше шести часов. Примерно в половине девятого вечера Гарсия Эррерос уже снова был в Ла-Ломе, над которой ярко светили звезды. Падре резво, как пятнадцатилетний школьник, выскочил из машины и подмигнул Вильямисару:
– Не волнуйся, сын мой! Проблем не будет. Я их всех поставил на колени!
Угомонить его оказалось непросто. Падре впал в состояние крайнего возбуждения, и ему не помогали ни лекарства, ни успокоительные настойки домашнего приготовления. Дождь по-прежнему шел, но Гарсия Эррерос рвался лететь в Боготу, чтобы всех оповестить, встретиться с президентом, окончательно обо всем договориться и объявить мир. Его все-таки уложили поспать, но посреди ночи он вскочил и бродил по темному дому, разговаривая сам с собой и громко произнося вслух слова молитв собственного сочинения. Лишь на рассвете его сморил сон.
Когда 16 мая они в одиннадцать утра прибыли в Боготу, по радио уже трубили о встрече с Эскобаром. Увидев в аэропорту своего сына Андреса, Вильямисар взволнованно его обнял и сказал:
– Все в порядке, сынок! Маму отпустят через три дня.
А вот убедить в этом Рафаэля Пардо, которому Вильямисар позвонил по телефону, оказалось сложнее.
– Я искренне рад, Альберто, – сказал он. – Но не стоит слишком обольщаться.
