А потом, повернувшись к женщинам и как будто извиняясь, спросил:
– Вы разрешите мне?..
Когда вдова осталась с ним наедине, страдальческое выражение лица, свойственное больным, вернулось к ней снова. Однако врач, казалось, этого не замечал. Выкладывая шприцы и ампулы из чемоданчика на ночной столик, он все время шутил.
– Для прокорма врачей, – улыбнулся доктор, – лучше уколов еще ничего не придумано.
Теперь заулыбалась и вдова.
– Честное слово, – сказала она, ощупывая через простыню ягодицы, – здесь сплошная рана. Я даже дотронуться не могу.
– А вы и не дотрагивайтесь, – сказал врач.
Она рассмеялась.
– Доктор, можете вы быть серьезным хотя бы по воскресеньям?
Врач оголил ей руку, чтобы измерить давление.
– Доктора не велят, – сказал он, – вредно для печени.
Пока он измерял давление, вдова с детским любопытством разглядывала круглую шкалу тонометра.
– Самые странные часы, какие я видела в своей жизни, – заметила она.
Наконец, перестав сжимать грушу, доктор оторвал взгляд от стрелки.
– Они показывают точнее всех часов в мире, когда можно вставать с постели, – сказал он.
Закончив все и уже сматывая трубки аппарата, он пристально посмотрел в лицо больной, а потом, поставив на столик флакон белых таблеток, сказал, чтобы она принимала по одной каждые двенадцать часов.
– Если не хотите больше уколов, – добавил он, – уколов не будет. Вы здоровей меня.
Вдова Монтьель с легким раздражением передернула плечами.
– У меня никогда ничего не болело, – сказала она.
– Верю, – отозвался врач, – но ведь должен был я придумать что-нибудь в оправдание счета за мой визит.
Не ответив на это, вдова спросила:
– Я еще должна лежать?
– Наоборот, – сказал врач, – я это строго вам запрещаю. Спуститесь в гостиную и принимайте визитерш как полагается. К тому же, – иронически добавил он, – вам о стольких вещах надо поговорить!
– Ради Бога, доктор, – воскликнула она, – не будьте таким насмешником! Наверно, это вы наклеиваете листки.
Доктор захохотал. Выходя, он остановил взгляд на кожаном чемодане с медными гвоздиками, стоявшем наготове в углу спальни.
– И привезите мне какой-нибудь сувенир на память, – крикнул он, уже перешагивая порог, – когда вернетесь из своего кругосветного путешествия!
Вдова, снова занявшаяся расчесыванием волос, ответила:
– Непременно, доктор!
Так и не спустившись в гостиную, она оставалась в постели до тех пор, пока не ушла последняя визитерша. Только после этого она оделась. Когда пришел сеньор Кармайкл, вдова сидела у приоткрытой двери балкона и завтракала.
Не отрывая взгляда от дверной щели, она ответила на его приветствие.
– Если разобраться, – сказала вдова, – эта женщина мне нравится: она смелая.
Теперь и сеньор Кармайкл оглядел комнату вдовы Асис. Было уже одиннадцать, а окна и двери все еще оставались закрытыми.
– Такая у нее природа, – сказал он. – Бог повелел ей рожать одних мужчин, так что другой она и не может быть. – И добавил, повернувшись снова к вдове Монтьель: – А вы цветете прямо как роза.
Она изобразила свежесть улыбки, подтверждая его слова.
– Знаете что? – спросила вдова и, не дожидаясь, пока он справится со своей нерешительностью, продолжала: – Доктор Хиральдо убежден, что я сумасшедшая.
– Что вы говорите!
Вдова кивнула.
– Я не удивлюсь, – сказала она, – если он уже обсуждал с вами, как отправить меня в психиатрическую лечебницу.
Сеньор Кармайкл не знал, как ему выйти из этого затруднительного положения.
– Все утро я просидел дома.
И он рухнул в мягкое кожаное кресло рядом с кроватью. Вдова вспомнила Хосе Монтьеля в этом же кресле за пятнадцать минут до смерти, молниеносно поверженного кровоизлиянием в мозг.
– В таком случае, – отозвалась она, стряхивая с себя дурное воспоминание, – он, может быть, зайдет к вам во второй половине дня.
И, меняя тему, с ясной улыбкой спросила:
– Вы говорили с моим кумом Сабасом?
Сеньор Кармайкл утвердительно кивнул головой.
Да, в пятницу и субботу он прощупывал дона Сабаса, пытаясь выяснить, как бы тот реагировал на распродажу наследства Хосе Монтьеля. Дон Сабас – такое осталось у сеньора Кармайкла впечатление – судя по всему, не против покупки.
Вдова выслушала это, не обнаруживая никаких признаков нетерпения. Если не в ближайшую среду, то в следующую, со спокойной рассудительностью допускала она, но все равно еще до того, как кончится октябрь, она обязательно уедет.
Стремительным движением левой руки алькальд вырвал из кобуры револьвер. Все мышцы его тела были напряжены готовностью к выстрелу, когда, проснувшись окончательно, он узнал судью Аркадио.
– Мудило грешный!
Судья Аркадио остолбенел.
– Чтобы больше этого не было! – крикнул алькальд и, засунув револьвер обратно, опять повалился в брезентовый шезлонг. – Когда я сплю, слух у меня еще острей!
– Но дверь была открыта, – сказал судья.
Алькальд забыл запереть ее, когда возвращался на рассвете. Он настолько утомился тогда, что, плюхнувшись в шезлонг, тут же заснул.
– Который час?
– Скоро двенадцать, – ответил судья Аркадио дрогнувшим голосом.
– До смерти спать хочется, – пожаловался алькальд.
Когда он, потягиваясь, широко зевнул, ему показалось, будто время стоит на месте. Несмотря на все его старания, несмотря на все бессонные ночи, анонимки по-прежнему появлялись. Этим утром он увидел бумажку на двери своей спальни: «Лейтенант, не стреляйте из пушек по воробьям!» На улицах говорили вслух, что листки расклеивают для развлечения сами патрульные. Городок – алькальд был в этом уверен – надрывал животы со смеху.
– Просыпайтесь – сказал судья Аркадио, – перекусим что-нибудь.
Но алькальд голода не чувствовал, он хотел поспать еще часок и принять ванну, тогда как судья Аркадио, выбритый, свежий, уже возвращался домой обедать. Проходя мимо дома алькальда и видя, что дверь открыта, он зашел попросить для себя пропуск, чтобы иметь возможность ходить по улицам после наступления комендантского часа.
Алькальд сразу сказал:
– Нет. – И наставительно добавил отеческим тоном: – Вам приличней и спокойней спать у себя дома.
Судья Аркадио закурил сигарету и остановил взгляд на пламени спички, не зная, что сказать в ответ, подавляя обиду в себе.
