Пошли, скомандовал Алексей, подвесил её за руку на свое плечо и отправился в долгое путешествие по тёмным коридорам. Шаги были неслышны. Потом он отпер дверь – задержался на пороге, прислушиваясь – и вошёл. Зажёг свет. Номер был двухкомнатный! Быстро мойся, скомандовал Алексей, подталкивая её к двери в ванную комнату, и спать. Я не могу, я уже… Он нагнул её над раковиной, плеснул в лицо холодной водой. Делай как я велю, сказал он тихо. Обязательно вымой волосы – лучше в две воды. Что? – не поняла она. Вымой два раза. Так надо. Хорошо, согласилась она покорно.
Странно: она действительно сумела вымыться. Надевать после мытья старое бельё вдруг показалось противно. Алёша… дай простыню… Алексей просунул ей в приоткрытую дверь розовое хлопчатобумажное покрывало. Она завернулась в него и кое-как выползла. Быстро под одеяло – и спать, приказал Алексей. А ты? Успею…
Саня нырнула под одеяло и будто умерла там.
Алексей постоял над нею. Потом прошёл в ванную, быстро выстирал брошенное бельё и развесил на горячем змеевике. Коротко вымылся сам. Вышел, прислушался. Тишина. Вернулся в ванную, промыл волосы. Опять прислушался. Да, по-прежнему тихо. Голый по пояс, он сел на диван, привалился к стене. Потом – протянул руку, ухватил коробку, приставленную к стене. Открыл её. Осторожно достал Аникит и положил себе на колени. Погладил объятую мягкой кожей рукоять. Теперь можно было расслабиться. Он неподвижно сидел и смотрел в окно – в промежуток между неплотно задёрнутыми шторами. Небо над крышами некоторое время оставалось чёрным, потом стало синеть. Больше ничего не происходило.
Глава пятая
Кузня
– Ты испугалась вчера?
Саня ответила не сразу. Почему-то не хотелось долго расписывать все свои переживания, но – нужно было сказать сейчас одну полную и окончательную правду. Коротко и точно.
– Испугалась. Да я и сейчас боюсь. Только… Вот здесь боюсь, – она поднесла руку к виску, – а здесь – нет, – провела от горла вниз. – Это нормально?
– Думаю, да, – Алексей развернул стул, сел на него боком, опираясь на спинку подмышкой. – Видишь ли… Мне нужно очень многое тебе рассказать, и я не вполне представляю, с чего начать, чтобы ты не подумала, что я свихнулся. Может быть, вчерашнее… Как бы это…
– Вправит мне мозги? – засмеялась Саня.
– Заодно. Нет, я хотел сказать другое: что вчерашнее – только начало. Дальше может начаться такое…
Саня помолчала, глядя куда-то в угол. Потом тихо спросила:
– У тебя бывало: что-то происходит, и ты вдруг понимаешь, что уже видел это во сне… Может быть, не в точности, но – по сути?..
– Ты видишь сны? – спросил Алексей, чуть наклоняясь вперёд. – Расскажи – какие они?
– Мои сны? Они… Иногда мне кажется, что я больше живу во снах, чем наяву. Те люди – они такие… Ну, более… живые, яркие, разные… Но я не очень хорошо понимаю, что происходит между ними. Будто бы мне…
– Шесть лет, – подсказал Алексей.
Она нахмурилась:
– Да, пожалуй… А почему именно шесть?
– Потому что одной девочке было шесть лет, когда она бесследно пропала. Подожди минуту… – он взял блокнот и карандаш, и стал ловко рисовать, пристроив блокнот на колено. – Вот посмотри: узнаёшь?
– Ух ты… – Саня замерла. Странный холодок и трепетание возникли в груди. С листка, созданный несколькими уверенными линиями, на неё смотрел хмурый бородатый человек из снов. – Откуда ты?..
И вдруг она вспомнила, что и Алексей был там, в её снах.
– Ты узнала его? – голос Алексея еле заметно вздрогнул.
– Да. Узнала. Там он… Такой… Главный. На нём красный плащ…
– Кесарь Радимир. Значит, ты его помнишь…
– Что это значит?
Холодок был уже не холодок, а – кубик звенящего льда.
…Когда обрушились невзгоды на Мелиору? Кого ни спросишь из учёных людей, все говорят разное. Кто-то производит счёт по звёздам и полагает, что всё решило появление лишней звезды в Водолее. Недолго просияла на небосклоне звезда, всего сто один день, но бед наделала на тысячу лет вперёд. Кто-то другой возводит начало к правлению безумного Гердана Деметрия, который, испугавшись подступающей тьмы, лишил жизни тысячи чародеев, до того вольно живших в Мелиоре, и вынудил оставшихся в живых искать спасения за морем. С тех пор и возникли на дальнем западе Конкордии, на самой её границе со Степью, тогда ещё дикой, чародейские обители, где искажали Закон и Завет. А кто-то третий уверен был и других уверял, что всему виной любовное пламя, сжигавшее изнутри прекрасную купеческую дочь Еликониду и вдового престарелого кесаря Модеста Геронтия, вынудившего и Патриарха, и Сенат дать разрешение на этот неравный во всех отношениях брак. Прошёл недолгий срок, и кесарь скончался, так и не оставив сына – и золотым венцом, по букве закона, коронована была Еликонида. Одиночество её было кратким: юный красавец Орест Паригорий, побочный сын бесорёберного Модеста, завоевал сердце её и место на троне. У счастливых молодых родился сын Селиний, после чего Орест прожил недолго: Еликонида уступила бурному натиску слава Яромира Вендимиана, и нежным апрельским утром Орест был найден в собственной постели, задушенный во сне подушкой (так писали те, кто поскромнее; грубый же Василен Мудрый описал суть умертвления несчастного Ореста с солдафонской прямотой, вследствие чего книга его так и лежала под многими замками на протяжении двух веков). Спустя положенное время Еликонида вышла замуж в третий раз, и с Яромиром они очень быстро создали трёх дочерей и сына Вельфа, после чего Яромир скончался в страшных судорогах, поскольку некий моряк Есен Парфений, сделавший стремительную карьеру из простых кормщиков в друнгарии флота, решил на этом не останавливаться. Но здесь уж Сенат (изрядно к тому времени поредевший) стал насмерть, поскольку все на свете знали, что Есен и Еликонида суть двоюродные брат и сестра. То, что произошло потом, можно назвать переворотом: сенаторы взбунтовали чернь, два месяца в Филитополе, старой столице, шло буйство, пока наконец Еликонида, обвинённая в тысяче преступлений, не отреклась и не отдала себя на суд Сената. Но было поздно: Сенат хотя и успел провозгласить новым кесарем Юста Триандофила Справедливого, младшего зятя Модеста Геронтия, человека по-настоящему незаурядного, – но загнать вино безумия в бочку закона оказался уже бессилен: чернь увлеклась бунтом и увлекла за собой знать.
Началась первая война Кабана и Медведя. Ибо на гербе Вендимианов красовался чёрный кабан, а на гербе Паригориев – золотой медведь. И те, и другие были равно правы в своих обидах и равно обойдены в претензиях на трон Мелиоры… Война длилась двадцать шесть лет и закончилась подписанием мирного договора. На церемонии подписания сторонники Вендимианов набросились с вертелами на Паригориев и убили двоих детей…
Долго шли войны, и получилось так, что югом овладели Вендимианы, а севером и востоком – Паригории. Кесарь формально сохранял свою власть, но целиком зависел от семейств, ибо только при их согласии указы его могли хоть как-то исполняться. Сенат не избирался сто двадцать лет… Семейства соперничали уже не столько за место на троне, сколько за места возле трона. Здесь осиливали то одни, то другие, но никогда победа не оказывалась полной. Наконец влияние кесаря упало до самой земли, и обедневший слав-однодворец имел куда больше власти – хотя бы в пределах своих владений. Походы северян на юг и южан на север привели к опустошению самой плодородной области Мелиоры – долины Вердианы. Там, где в начале смуты стояли три десятка городов, сотни сёл и многие тысячи хуторов, остались две военные крепости и считанные поселения то ли стратиотов, то ли азахов, которые даже косили и пахали, имея мечи за спинами. Тысячи мелкопоместных славов, потерявших свои имения и сохранивших лишь гербы, мечи, руки и верность клятве, бродили по дорогам, взимая дань с крестьян и временами уподобляясь бандитам, а временами вступая с бандитами в смертельные схватки… К этому привыкли настолько, что не могли представить себе иной жизни. Обычное междумирие, ничего особенного.
