– Я знаю, моя дорогая, но я, например, предпочел бы, чтобы этот свинарник был как можно более похож на королевские палаты.
Вытянув руку с канделябром, он принялся осматривать погреб.
Длинное помещение еще больше сужали устроенные по обе стороны прохода полки с бутылками, которых здесь было множество. Барон явно любил вино. Полки с выдержанным вином разных лет тянулись вдоль стен, и то здесь, то там встречались пустые места, где раньше находились уже выпитые бароном бутылки. Энтони встретил тут и бренди, и портвейн, и много других разновидностей спиртных напитков.
Шагнув вперед, он поднес свет поближе, разглядывая это огромное разнообразие. Затем перевел взгляд на другую сторону, а София тем временем, тяжело вздохнув, побрела вдаль по узкому проходу. Он оставил ее пока в одиночестве, понимая, что ей нужно время, чтобы успокоиться. Прошло по крайней мере минут десять, когда он вдруг услышал, как она ахнула.
– О боже, – отчетливо прозвучал ее голос, несмотря на расстояние между ними.
– Что-то случилось?
Он быстро двинулся в ее сторону, беспокоясь о ее благополучии. Его план был всем хорош, но допустить, чтобы она пострадала, он вовсе не хотел.
– Со мной нет, – ответила она. – Но, с другой стороны, полагаю, вам приходилось спать и в худшей обстановке. И все же я не завидую условиям вашего сегодняшнего ночлега.
Энтони подошел к Софии, наконец поняв смысл ее замечания. Как и говорил барон, проход заканчивался аскетической комнаткой, видимо, когда-то служившей жильем слуги или священника. София смотрела на довольно жалкий соломенный тюфяк, брошенный на узкую кровать. Кроме нее, никакой другой мебели в комнате не было.
– Удобно не будет, – предположила она, – но это все же лучше, чем держать вас всю ночь на ногах.
Он осмотрелся в грязной комнате, обдумывая ее слова.
– Вы правы, мне в жизни приходилось спать и в гораздо худших условиях. Но где собираетесь ночевать вы?
София лишь покачала головой.
– Я слишком зла, чтобы сегодня спать, – сказала она. Вдруг она кивнула головой в сторону погреба и взглянула на него. – Но это ужасно, там даже нет воды, чтобы промыть ваши раны.
Энтони снова заулыбался.
– В тюрьме удобства не предусмотрены.
Но и омерзительной она тоже быть не должна. Он ничего не сказал, не желая ее разочаровывать. В тюрьме он был всего один раз. В Испании. И это был не тот эпизод его жизни, который ему хотелось бы вспоминать. В сравнении с тем, с чем он столкнулся там, здесь действительно были королевские палаты.
От одного лишь воспоминания о том месте он почувствовал усталость. Вздохнув, он поставил канделябр, сбросил изодранные остатки своего сюртука и расстелил его на соломенном тюфяке. Затем со стоном уселся сверху.
Как и следовало ожидать, София тут же обратила на него свое внимание.
– Вы плохо себя чувствуете, майор? Вас лихорадит? Может мы закончили бы этот фарс, если…
– Я вполне здоров, просто немного устал.
Его слова ее явно не убедили. Вставив свою свечу в канделябр на стене, она опустилась перед ним на колени и слегка дрожащими руками дотронулась до его колена.
– Нога беспокоит?
– Нога и, пожалуй, еще с дюжину мелких ран.
Она быстро поднялась.
– Тогда я немедленно позову барона. Он пошлет за доктором…
– Все, что мне нужно, это вы.
Быстрым движением схватив ее запястье, он осторожно потянул ее за руку, чтобы она села рядом с ним.
– Майор, если вам нездоровится…
– Все, чего я хочу, это поговорить с вами.
– Но лихорадка…
Она замолчала, прижав ладонь к его лбу. Он дал ей это сделать, позволяя убедиться, что с ним все хорошо. Он молчал, пока не услышал ее вздох облегчения.
– Видите, – сказал он ласково. – Я в порядке. Пожалуйста, София, посидите и поговорите со мной.
Затаив дыхание, он ждал ее решения. В конце концов она кивнула, соглашаясь, и уселась рядом с ним; ее розовая юбка мягко легла вокруг ее колен.
– Ладно, майор, – спокойно сказала она. – О чем вы хотели поговорить?
Наклонившись вперед, он попытался взять ее за руки, но она решительно ему воспрепятствовала, и тогда он откинулся назад, внимательно глядя на нее.
– Вы беспокоитесь о моей ноге, София. Почему вы за нее так боитесь?
– Я думала, вы уже поняли.
Она замолчала, глядя ему в лицо. Не услышав ничего в ответ, она нахмурила брови.
– Майор, почему вы были так расстроены, когда я выпустила птиц?
– Потому что вы могли получить тяжелые раны, увечья, потерять зрение…
– Вы умерли.
Эти негромко произнесенные слова погасили его гнев, давая возможность понять, что она хотела ему сказать. Если он испытывал ужас, лишь вспоминая о том, как Софии угрожала опасность, насколько была бы его боль сильнее, если бы она находилась при смерти? Испытывала ли она такой же страх, каждый раз глядя на него? Напоминал ли ей каждый взгляд, брошенный на него, о его предполагаемой смерти?
– Но я не умер, – сказал он, наверное, уже в сотый раз.
Она вскочила с койки, и ее движения стали резкими от досады.
– Вы не хотите понять.
– Потому что вы не хотите видеть меня здоровым! Замолчав, она обернулась к нему, и пламя свечи полностью осветило ее лицо. В это мгновение он увидел на ее лице неподдельный страх, ужас, который, казалось, поглотил ее полностью. Но тут же все исчезло. Он потрясенно наблюдал, как она словно бы стерла это выражение с лица, и вот она уже стояла, словно заледеневшая.
Почему она так держалась за это состояние страха? Он не мог этого понять. Что не давало ей поверить в то, что он здоров?
Он не находил ответа, но она вскоре снова заговорила; ее тело было до предела напряжено.
– Я не хочу спорить, – сказала она негромко.
– Я тоже, – ответил он.
Они молча глядели друг на друга. И разглядывая ее в неподвижности, он понял, почему ее называют Снежной Королевой. Каждый раз, когда эта женщина ощущала угрозу, каждый раз, когда кто-то или что-то подбиралось слишком близко к чувствительным струнам ее души, она замирала, внутренне и внешне, переставая чувствовать, не позволяя никому другому прикоснуться к себе.
Он не мог допустить, чтобы она такой осталась. По крайне мере с ним. Но как же ему растопить ее защитный панцирь? Как ему добраться до нее?
– Сядьте, пожалуйста, – попросил он нежно. – У меня болит шея из-за того, что я все время смотрю на вас снизу-вверх.
Она хотела воспротивиться. Он видел настороженность в ее глазах. Но София была слишком мягкосердечна, чтобы причинить ему хоть какую-то боль, даже допустить, чтобы у него за текла шея. Она медленно подошла и уселась на край кровати. Затем, прежде чем он успел придумать, что сказать, она заговорила холодным сдержанным тоном:
