Если только он появится, и она сможет ему об этом сказать.
К вечеру София совсем пала духом. Шумная компания в гостиной постепенно затихла, развлечения закончились, и все, утомленные этим днем, принесшим столько волнений, отправились спать. Все, за исключением Софии. Она продолжала сидеть у окна своей спальни, глядя в звездное небо, беззвучно спрашивая у луны, что случилось с Энтони.
В полной тишине не раздалось ни единого звука, ни даже шороха, который заставил бы Софию заподозрить, что она не одна. И все же она обернулась и увидела его. В дорожной пыли, уставший и тем не менее неотразимо прекрасный, он стоял в дверном проеме.
– Слава богу, смог отпереть замок во входной двери, – сказал он, широко улыбаясь. – Не хотел никого будить.
Вскочив, она со всех ног бросилась к нему. Он едва успел закрыть за собой дверь, прежде чем она упала к нему в объятия, а потом они целовались, и их прикосновения были такими же страстными, такими же восхитительно пьянящими, как и всегда.
– София, – промурлыкал он, касаясь ее губ своими.
Она отстранилась, чтобы немного отдышаться. Ему явно это не было нужно. Он стал усыпать поцелуями ее шею, пока она блаженно вздыхала.
– Где же ты пропадал?
– В Лондоне. Давал взятку еще одному судье, чтобы тот заявил, что засвидетельствовал наш брак три месяца тому назад в госпитале. Нашего барона Риггса на мякине не проведешь, ты же знаешь. Он потребовал немедленно предъявить ему бумаги. Он сказал, что, если я не предоставлю ему подтверждений, он закует меня в колодки рядом с молодым Блейксли.
– Ах, Энтони, он бы не сделал этого.
– Сделал бы, и поделом, если бы я упустил такую птичку, как ты.
Он вернулся к ее губам и принялся целовать их с такой основательностью, что она от удовольствия поджала пальцы босых ног. Закончив, он заглянул ей в глаза.
– София, я добивался тебя дольше, чем какую-либо другую женщину. Я подкупил двух судей, сделался дворецким, провел ночь в тюрьме, даже посетил жилище безумца, чтобы завоевать тебя. Если ты скажешь, что все еще боишься выйти за меня замуж, думаю, я тебя убью.
Она улыбнулась его отчаянной тираде.
– Это все равно что бояться дышать, Энтони. Я только и живу, когда ты рядом.
София сильнее к нему прижалась.
– Я даже и не знала, как можно наслаждаться обществом мужчины, пока ты не заставил меня смеяться. Когда я в первый раз пришла в госпиталь, даже не помню, что ты мне тогда говорил, помню только то, что впервые в жизни смеялась так беззаботно.
– Я сказал, что для ангела милосердия ты слишком уж высока ростом.
Она хохотнула, его слова и сейчас показались ей смешными.
– Да, и еще сказал, что прикованный к постели вывернет шею, глядя на меня.
Подняв ее руку, он один за другим выпрямил ее пальцы на своей ладони.
– Так я добился, чтобы ты села на мою койку. Ты села и взяла меня за руку.
– И как только ты прикоснулся ко мне…
– Ты прикоснулась, – поправил он.
София изогнула бровь, глядя на него.
– Как только мы прикоснулись друг к другу, не осталось ничего такого, о чем бы мы не могли говорить друг с другом…
– Или спорить друг с другом.
Ему это, видимо, казалось смешным.
– Ничего, что мы не могли бы доверить друг другу, – примирительно уточнила она.
– А потом пришла лихорадка, – сказал он, и его улыбка погасла. – И тебе было больно это видеть. Больно чувствовать, да?
Вспомнив, она сжала его ладонь, а взгляд ее помрачнел.
– Дело не только в лихорадке. Меня воспитывали с мыслью, что моим мужем должен стать богатый титулованный человек.
– Чего обо мне не скажешь, – сказал он с каменным выражением лица.
Она горько хохотнула.
– Но остальные не шли ни в какое сравнение с тобой. Даже просто находиться среди них было сущим мучением.
– И ты избавилась от своего приданого и удалилась жить в Стаффордшир, к своей тете.
Это не было вопросом, но она все равно ответила:
– Да.
Она опустила лицо, но он поднял ее подбородок, принуждая взглянуть ему в глаза.
– А что там было с моим соблазнением?
Сказано это было густым, почти хриплым голосом, но смысл его слов был достаточно ясным, чтобы её щеки запылали.
– Я…
Она прикусила губу.
– То была идея Реджинальда.
– Зачем? – спросил он, и его решительный тон не оставлял надежды отвертеться.
София попыталась высвободиться из его объятий, но, как обычно, он ее не отпустил.
– Я начала кое-что понимать.
На его губах заиграла чарующая улыбка. Даже самодовольная.
– И что ты начала понимать?
София взглянула, как расширяется его улыбка, и ее охватило легкое негодование. Распрямив плечи, она подалась назад, но он удержал ее и, приблизив губы к ее уху, прошептал:
– Что ты поняла?
Его голос прозвучал почти торжествующе.
– По-твоему, ты знаешь, что это? – поддразнила она его.
– Да, думаю, это то же, что я понял в тюрьме. Наутро после того, как ты стала моей.
Отпрянув, София вскинула бровь, стараясь, чтобы ее слова прозвучали надменно.
– Майор Вайклифф, вы слишком много себе позволяете! Он проигнорировал ее возмущение и просто улыбнулся.
– Поцелуй меня и скажи, что любишь меня.
– Ни за что!
– Скажи.
– Никогда!
София произнесла это слово, она и хотела его сказать, но его глаза ее соблазняли, его близость пьянила и, что хуже всего, его прикосновения рождали дрожь во всем ее теле.
– Ты любишь меня?
– Конечно! – выпалила она, не задумываясь.
– Тогда скажи это!
– Я не буду выполнять твои приказы!
Его улыбка была ослепительной.
– Тогда, может, скажем это вместе, моя упрямая. Я люблю тебя. Я люблю тебя всем сердцем, и я люблю тебя с той минуты, когда ты впервые взяла меня за руку в госпитале. Я любил тебя, когда ты хоронила корсеты и ни в чем не повинную мебель и когда ты в своем добросердечии решила выпустить на волю три фургона опасных бойцовых птиц. Я люблю тебя, леди София.
Ее колени слабели с каждым его словом, а сердце готово было выпрыгнуть из груди от радости. Она не думала, что когда-нибудь услышит эти слова, тем более от него. И все же, несмотря на ликование, охватившее каждую клетку ее тела, она заговорила совсем не об этом.
