Сейчас Низина превратилась в огромный извергающийся вулкан. За первые же сутки конус его поднялся почти на полверсты.
В Мелиоре не осталось ни единого города, ни единого села, уцелевшего полностью. Но если Столия, разрушенная на десятую часть, тут же начала издавать пронзительные вскрики, то Петронелла, в которой, наоборот, едва ли десятая часть зданий уцелела после всех толчков и морских волн, принялась за работу немедленно, сжав зубы. Впавших в прострацию гнали на работу пинками и палками.
В сёлах и маленьких городах было чуть проще. Жители, привыкшие на своём веку если не к природным, так к рукотворным катаклизмам, даже в состоянии полной оглушённости сразу же занялись тупой муравьиной работой… Это позволяло изжить ужас.
Родившиеся в море волны обрушились на побережья с различной, хотя всё равно губительной силой. Почти не пострадали только Фелитополь, расположенный в глубоководном заливе, и Мра, главный город одноименной провинции Конкордии, прикрытый гористым полуостровом (вода перехлестнула через перевалы, расположенные на высоте версты, а то и более, смыла несколько деревень, однако здесь всё же был не потоп, а паводок); остальное побережье и материка, и Мелиоры было опустошено на десятки верст вглубь. Волна прокатилась вверх по долинам рек, и эти краткие невыразительные наводнения, быть может, имели не менее страшные последствия, чем прямой сокрушительный удар по побережью. Созревший недоубранный урожай – смывало, смывало, смывало беспощадно…
Но о неизбежном голоде пока ещё никто не думал. Люди, пережившие такое, не склонны загадывать на послезавтра. Жизнь начиналась снова, зачастую – на пустом месте…
Глава девятая
Где-то
Утром четвёртого дня её пребывания в этом чёрно-зелёном городе-замке с улицы, по которой не принято было ходить, выехала кавалькада роскошных автомобилей. Она в первый раз видела здесь автомобили…
Автомобили похожи были на те, в которых ездили затянутые немецкие генералы в фильмах про войну. Только цвет этих машин был не чёрный, а тёмно-вишнёвый и тёмно-синий. Они были покрыты зеркально-блестящим глубоким лаком.
Отрада и Аски как раз вышли на очередную прогулку, и Отрада, разглядывая приближающиеся машины, даже подумала: вот бы прокатиться…
Первая машина свернула к тротуару, на котором они стояли, и остановилась. Остальные – всего их было шесть – проехали чуть дальше и остановились тоже.
Выскочил облитый кожей шофер, распахнул дверь, откинул подножку. Из бархатных недр вышел…
Отрада не узнала его сразу.
Тот, кто назвал себя её Отцом.
Сейчас на нём был наряд, напоминающий парадную военную форму: высокие, выше колен, сапоги, галифе, двубортный тёмно-зелёный мундир с чёрными атласными лацканами и манжетами, строгий узкий галстук. Высокий воротник рубашки заставлял его высоко держать голову, а цвет воротника – тёмно-красный – как бы скрадывал грубоватый вольный загар.
– Прошу, – он показал внутрь автомобиля.
Аски вдруг напряглась. Отрада хорошо научилась чувствовать напряжение своей компаньонки. Шерсть у неё дыбом не вставала, но что-то такое было, было… Отрада шевельнула плечами (пистолет висел между лопатками на манер маленького рюкзачка; петли из бечёвки; если сильно свести плечи, правая петля порвётся – она тоньше – и пистолет окажется на левом боку под полой курточки…), как бы обозначая свою независимость и самостоятельность – и пошла к машине уверенно и ровно, ставя ноги на одну линию. Аски молча шла рядом, и ей требовалось немалое мужество, чтобы идти так.
Внутри в салоне машины, отгороженном от водителя толстым стеклом, пахло кожей и лёгкими духами. Запах был приятный, полётный – и чем-то знакомый… Птицы, вспомнила Отрада. Духи Валюхи Сорочинской. Бог мой, как невообразимо давно это было!..
Но почему здесь – её духи?
– Я прошу прощения, что заставил столько ждать, – глядя как бы на Отраду, а на самом деле слегка мимо, произнес Отец. – Непредвиденные обстоятельства. Но теперь мы наконец свободны…
– Свободны? От чего?
Отец не отреагировал на пустой вопрос. Он перенёс взгляд на Отраду, и прикосновение этого взгляда было тёплым. По виску и части лба будто провели собольим хвостиком. У мамы Еванфии было несколько лоскутков собольего меха, она всё собиралась их сшить… так и не собралась. Среди лоскутков был хвостик. Саня любила проводить им по лицу.
Всё сгорело тогда…
– Что вы помните? – спросил Отец. – Не обязательно в подробностях… просто – где и кем?
Она поняла.
– До четырёх лет – в Мелиоре. Лица и сны. Потом – в Салтыковке… в городе… Это – просто помню. Меня звали Александрой. Александрой Грязновой. Да, там ещё был момент, когда я заблудилась в лесу и попала к мускарям. К царю Диветоху. Как выбралась, не помню. Это было шесть… или семь?.. лет назад. Это я тоже помню как сон – хотя очень яркий. Наверное, потому, что… как бы сказать… ничего такого быть не могло. Вот. Потом с Алексеем… так… сначала в город, где всех забирали какие-то липкие, потом в неподвижный Озёрск, потом в огромную пещеру, там нас разделило, меня опять забрали мускари, я гостила у Диветоха, когда прилетели Дети Птицы и всех убили, но меня Диветох куда-то втолкнул, в какой-то огромный шкаф… и тут – не помню до больницы. В больнице и потом тоже всё помнится как сон – до… пожалуй, до лагеря беженцев. Там голова прочистилась. А потом нас нашёл Венедим, потом была Мелиора, там меня звали Отрадой… и вот я опять здесь. Я знаю, что опять, потому что… запахи, лица… что-то вспоминается мгновенно и исчезает. Всё.
Тёплый взгляд ушёл с её лица, и – будто солнце спряталось за облачко. Что-то не то со мной, недоумённо подумала она. Так не должно…
Замерцало полузабытое золотое пятнышко.
Как тревожный сигнал.
У ног тихо вздохнула Аски. Отрада уловила даже не звук, а дыхание. Она коснулась компаньонки ногой. Аски нервно подрагивала.
Ничего, подумала Отрада. Предупреждена – вооружена. Предупреждена – и вооружена…
Не исключено, что – очень опасна.
– Видимо, дочь моя, мне придётся рассказать эту постыдную историю заново…
Машина, чуть снизив скорость, переехала мост – и покатилась по очень гладкой дороге сначала между посадских строений, а потом и среди полей. Мотор работал так тихо, что слышалось в основном шуршание воздуха по окнам и крыше.
Что-то из рассказанного она краем памяти помнила, а о чём-то просто догадалась. Но в целом…
Этот мир – Подлинный Мир, как следовало понимать из объяснений – не имел такой отличительной черты, как физические размеры и законы. В определенном смысле каждый человек мог (в зависимости от уровня амбиций и уровня одаренности) творить и размеры, и законы. Пространство здесь выдувалось наподобие мыльных пузырей. И свой пузырь ты мог обустроить так, как считал нужным.
