Мы играли целый год с аншлагом. Когда кто-нибудь хотел приобрести билеты в театр, ему говорили: «Все билеты проданы, но, возможно, вы их сможете достать в таком-то агентстве». «Такое-то агентство» принадлежало Эберто.
Критики довольно сурово отнеслись к Жану Кокто и особенно ко мне. Они писали: «Что касается Жана Маре, то это акробат, и только». Это напомнило мне еще одно замечание, сделанное после моего первого спектакля: «Что касается Жана Маре, он красив, и только».
Реклама к фильму «Рюи Блаз». Королева – Даниэль Дарье
Это критическое замечание было вызвано моим падением навзничь с лестницы в конце спектакля. Но, насколько мне известно, акробат репетирует свой номер. А я никогда не репетировал. Обеспокоенный Жан спрашивал, когда же я буду падать. Я отвечал: «Когда буду играть по-настоящему».
На одной из последних репетиций я играл так, как если бы в зале сидела публика. Я упал. Присутствовавшие при этом издали крик ужаса. Это был мой первый каскад. Я совершенно не ушибся. Почему? Потому что в действительности падал не я, а персонаж, которого я воплощал. Мое тело защищалось не больше, чем тело мертвеца. Я ударился только один раз: в тот вечер, когда, уступив уговорам, упал «нарочно» для фотографа из «Франс-Диманш».
По наивности я думал, что после Освобождения газеты станут такими же, как до войны. Увы! Стиль коллаборационистов оставил свои следы. По-видимому, журналисты пришли к выводу, что злоба оплачивается лучше. Странно, но злобу принимают за проявление ума, а доброту за глупость.
Но критики меня не раздражают. Труднее понравиться самому себе, чем другим. Нужно быть своим самым суровым критиком. Если критик несправедлив, следует самому искать то, что справедливо, потому что, если он ошибся, у нас, определенно, есть другие ошибки, которых он не заметил.
О моем падении с лестницы много говорили. Мне предложили сниматься в приключенческом фильме по сценарию Жана Кокто «Рюи Блаз».
По окончании спектаклей я поехал на съемки, в Италию. Я снимаюсь исключительно во всех испанских сюжетах в Италии. Венеция… Нельзя лучше увидеть город, чем глазами и сердцем Жана. Прекрасное и необычное раскрывается мне через призму его видения.
Добраться до студии можно только в гондоле или на моторке. Мы жили в венецианском ритме.
В фильме я исполнял сразу две роли: Рюи Блаза и дона Сезара де Базана, что в театре невозможно. Оба персонажа похожи, как близнецы.
Мне пришлось спорить с режиссером Пьером Бийоном: он не хотел, чтобы я рисковал. Но я был упрям. Однажды я больше часа просидел наверху приставной лестницы, откуда должен был лететь, схватившись за конец веревки, и пробить своим телом витраж. В действительности вместо веревки должна была быть люстра, но, если бы я раскачивался на ней, размах был бы недостаточным. Бийон пригласил дублера. Тогда я взобрался на лестницу раньше него и отказывался спуститься. Режиссер отказывался снимать. Мы теряли дорогостоящее время. В конце концов он сдался.
Работая в этом фильме, я приобрел привычку не повторять опасные или физически трудные сцены. В роли дона Сезара мне пришлось скакать на лошади, не касаясь стремян (что наездники делают очень легко). На репетициях мне это не удается. Раздается команда «Мотор! Поехали!», и у меня все получается. Я понял, что способен во время съемок сделать то, что не смог бы сделать специально. Впредь я придерживался этой методы, удивлявшей многих профессионалов.
В «Рюи Блазе» я чуть не утонул. Нужно было переплыть поток, чтобы нарвать на другом берегу любимые цветы королевы. Такой поток мы нашли только во Франции, около местечка Тинь, когда там еще не было плотины. Я должен был позволить бурлящей воде унести меня и перебросить через три, расположенных друг за другом, порога. Вода была белой от пены, ледяной и неслась с огромной скоростью. Никто не предполагал, что я решусь на это. К тому же я терпеть не могу холодную воду.
Мое решение сниматься без репетиции заставило режиссера пригласить пожарника, который должен был репетировать вместо меня. Но, когда он увидел бурный поток, категорически отказался. Таким образом, я снимался в этой сцене без репетиции. Я решил, что буду падать через пороги ногами вперед, чтобы не разбить о камни голову. Но из-за того, что по сценарию я оказывал сопротивление потоку воды, меня понесло через первый порог головой вперед. Я оказался в водяном смерче, зажатым в расщелине между скалами ногами вверх и вниз головой. Никто не знал, где я. Камера меня потеряла. Я попытался перевернуться. Сначала удивился, что никто не пришел мне на помощь. Меня душил немой гнев, и не без причины! Мысленно я честил всю группу на чем свет стоит. Этот гнев меня и спас, удесятерив силы. Посылая ко всем чертям технический персонал группы, я цеплялся за скалы, чтобы выбраться оттуда. Наконец меня заметили, совершенно обессилевшего. Я снова скатился в свою расщелину, и следом тонны воды обрушились мне на голову. «То, что я сделал один раз, я смогу сделать и во второй», – подумал я. Я снова слегка высовываюсь из воды. Слышу крики: «Не тяните! Не тяните! У него веревка вокруг шеи». Тут я замечаю, что мне бросили веревку со скользящей петлей, и она действительно обвилась вокруг моей шеи. Обрушившаяся, ослепившая меня вода не дала мне возможности увидеть ее и почувствовать. Это чудо. Я хватаюсь за веревку. Меня вытаскивают из воды. И только тогда я осознаю, что она ледяная, и чувствую, как сильно я замерз.
Меня раздевают, растирают, дают выпить горячительного. Я прошу сигарету. Зажигаю ее и слышу рев оператора:
– Скажите Жанно, чтобы прыгал в воду сейчас же, потому что солнце уходит.
Мы находились в ущелье, куда солнце заглядывало ненадолго. Мне пришлось трижды прыгать в воду, стараясь при этом лететь через водопады ногами вперед.
Вечером в местном бистро я услышал:
– Ох уж эти киношники, хотите заставить нас поверить, что один из вас будет купаться в Изере.
Они не поверили, когда я сказал, что сделал это сегодня. Позднее Тинь был затоплен
[33]
. Я мог бы наивно поверить в наказание Божье, поскольку имею смелость думать, что зло, которое мне причиняют, судьба всегда наказывает.
Во время съемок «Рюи Блаза» позвонил Эберто и пригласил меня сыграть в «Двуглавом орле» в «Фениче» на театральном Биеннале в Венеции.
– Это для Жана и для Франции, – сказал он, – расходы слишком большие: оплачивать работу актеров нет возможности.
Я дал согласие и после съемок снова поехал в Венецию.
– Что вы собираетесь покупать? – спросила меня Эдвиж.
– Ничего. У меня нет денег.
– Я хочу сказать: что бы вы хотели купить, если бы они у вас были?
Это показалось мне подозрительным.
