А разве не о многом говорит тот факт, что на одной из главных улиц Праги воздвигнут памятник этому полководцу? Братская Чехословакия, которую освобождали войска под командованием Конева, чтит его память: к постаменту монумента ежегодно в день освобождения Чехословакии возлагаются цветы.
Конев сложился именно как военный деятель; таким его знают и в Советском Союзе, и за рубежом. Но хотелось бы отметить еще одну черту, присущую этому человеку.
В послевоенный период он являлся главнокомандующим Объединенными вооруженными силами государств – участников Варшавского договора и имел отношение к обсуждению некоторых политических вопросов внутренней жизни страны и международной обстановки. Он проявлял живой интерес к германским делам. В этом я убеждался не раз: вместе с маршалом Соколовским мы обменивались с Коневым мнениями по германскому вопросу.
Он несколько раз высказывал мысль о том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы на немецкой земле возродился милитаризм.
Все, что касалось Западной Германии, вызывало его живой интерес. Помню его высказывание:
– Военные люди часто рождают политические проблемы. Но и политики часто рождают военные проблемы.
Справедливость этих слов невозможно не признать.
Конев временами приобщался и к вопросам внешней политики. Хорошо помню его поездку в Юго-Восточную Азию. Поручение ЦК партии он выполнил успешно. Никогда не жаловался на то, что его отвлекают от дел военных на занятия политикой, к чему он никогда не готовил себя.
Однажды требовалось рассмотрение важного внутреннего вопроса. Конев в это время оказался в заграничной командировке. Его срочно возвратили в Москву, и он принял активное участие в решении дел внутренних.
Знал я Конева как человека в высшей степени дисциплинированного. Он сам являлся таковым и воспитывал подчиненных ему командиров всех рангов в духе преданности своему делу, партии, Родине и четкого выполнения обязанностей, которые на них возложены.
– Иногда, – сетовал Конев, – меня считают человеком, который преувеличивает значение дисциплины. Но я стою не за бездумную дисциплину, а за осознанную, ту, которую прочувствовал подчиненный.
А потом с решимостью, свойственной военному, добавлял:
– Без дисциплины, и притом сознательной, нет и не может быть боеспособной армии.
Был я свидетелем этого разговора в кругу некоторых членов нашего руководства.
В одной из бесед со мной Иван Степанович как бы между прочим бросил фразу:
– Откровенно говоря, мне очень жаль, что век кавалерии кончился. Когда-то я мечтал связать свою судьбу с этим родом войск. Даже как-то еще в Гражданскую войну говорил об этом с лихим кавалеристом, комдивом в Первой конной армии Иосифом Родионовичем Апанасенко. А был я тогда комиссаром бронепоезда, поэтому кавалеристом так и не стал.
Я полюбопытствовал:
– Не тот ли это Апанасенко, который в начале двадцатых годов со своей кавалерийской частью находился в Гомеле? Я со своими сверстниками тогда часами наблюдал, как на окраине города гарцевали на конях лихие кавалеристы, как они во время учений на полном скаку отрабатывали рубку саблей. Помню еще, как на митинге перед красноармейцами выступал с речью сам командир – Апанасенко.
Конев ответил:
– Вполне возможно, что это был тот самый Апанасенко. Он, по-моему, после Гражданской войны некоторое время служил в Гомеле. Потом он получил повышение, командовал военным округом. В 1943 году генерал армии Апанасенко, заместитель командующего Воронежским фронтом был тяжело ранен и умер от ран в госпитале. А как вы, Андрей Андреевич, попали тогда в Гомель?
– А я, подросток, с отцом был в Гомеле в то время, наверное, всего две-три недели. Мы пригнали плоты по реке Сож для нужд спичечной фабрики. Вот и задержались в городе.
Видел я, что, высказываясь о кавалерии, Иван Степанович говорил искренне. Кстати, он и по своей конституции – стройный, подтянутый – мог легко бы сидеть в седле. Кроме того, он был быстрым в движениях, и даже казалось, что он готов вот-вот пуститься в пляс. Таким же его можно увидеть и в кадрах хроники, снятых в годы войны, когда он командовал последовательно многими фронтами. Один их перечень внушает к нему глубокое уважение: Западный, Калининский, Северо-Западный, Степной, Второй Украинский, Первый Украинский.
О его авторитете свидетельствует и тот факт, что именно его назначили председателем суда над Берией.
Иван Степанович Конев служил как солдат Родины и солдат партии на любом посту, в любой должности, в любой роли.
После окончания Второй мировой войны мне приходилось не только встречаться, но и тесно сотрудничать при решении некоторых вопросов с выдающимся военным деятелем нашей страны, Маршалом Советского Союза Василием Даниловичем Соколовским. Они касались преимущественно ГДР, Берлина, советско-западногерманских отношений.
Маршал Соколовский был членом нашей делегации на совещании в Женеве, когда представители союзных держав определяли будущий статус Западного Берлина. В состав советской делегации, помимо меня и маршала Соколовского, входил заместитель министра иностранных дел СССР Г.М. Пушкин.
Конечно, маршала Соколовского наш народ знал со времен войны как заслуженного военачальника. Его фамилия часто упоминалась в приказах Верховного главнокомандующего, которые издавались после очередных побед Красной армии. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. После войны он занимал ряд крупных командных должностей в Советской армии, одно время являлся первым заместителем министра Вооруженных сил СССР.
После первых же контактов с ним легко распознавалось, что имеешь дело с широко образованным человеком. Конечно, его главные заслуги относятся к периоду войны, и нет необходимости говорить о них подробно. Но хотелось бы подчеркнуть, что, когда началась полоса обсуждений вопросов военно-политического характера, а то и чисто политических, возникших в результате войны, маршал Соколовский внес также немалый вклад в их решение. Его мнение всегда принималось в расчет, когда советская делегация собиралась для подготовки к соответствующим заседаниям. Прислушивались к его словам и на пленарных встречах делегаций союзных держав, когда шли дискуссии по проблемам, внесенным в повестку дня.
На первый взгляд несколько медлительный в движениях и в выражении своих мыслей, он тем не менее всегда отличался строгостью и четкостью в суждениях, высокой компетентностью в военных делах. Он оказывал существенную помощь, когда бурно обсуждался вопрос о Западном Берлине. Как известно, к достижению Четырехстороннего соглашения по Западному Берлину от 3 сентября 1971 года вела длинная дорога. Взвешивались разные варианты, в том числе и возможность объявления Западного Берлина «вольным городом». В ходе длительных переговоров на ряде встреч союзники наконец пришли к согласию. Тем самым они развязали один из наиболее чувствительных «узлов» напряженной обстановки в Центральной Европе.
Не один раз я становился свидетелем того, как в неофициальной беседе маршал Соколовский делился своими воспоминаниями о минувшей войне, в частности о том, какое впечатление у него сложилось о немецком солдате. Ссылаясь на некоторые факты, относящиеся к допросам германских военнопленных, он рисовал образ людей, которых гитлеровская камарилья разучила думать.
