Мне не приходилось наблюдать, чтобы Брежнев глубоко осознавал недостатки и серьезные провалы в экономике страны. Правда, он соглашался, что обстановка требует, чтобы был сделан серьезный поворот в сторону научно-технического прогресса. Было ясно, что наша наука и техника во многих отношениях отстают от развития науки и техники в передовых капиталистических странах. Он даже дал согласие выступить с докладом на Пленуме ЦК КПСС по этому вопросу. Интересы страны требовали принятия соответствующих решений. Но Пленум несколько раз откладывался. С докладом он так и не выступил, никакие серьезные решения по этому вопросу в тот период так и не были приняты.
Сама оценка положения в стране в области экономики, науки и техники, социальной сферы, да и в культурной жизни была какой-то вялой, давалась от случая к случаю. Многие факты просто скрывались. С таким положением и встретилась политика перестройки.
Тогда все считали, что главное лицо, с которого следует спрашивать за недостатки и прорывы в области экономики, – это А.Н. Косыгин. Во-первых, он был Председателем Совета министров СССР, а во-вторых, он действительно считался знатоком экономических проблем, поскольку являлся крупным экономистом. Я и сам так оценивал его роль. Но как бы основательно Косыгин ни понимал экономические проблемы, он все же на практике шел по тому же пути застоя. Каких-либо глубоких положительных мыслей, направленных на преодоление пагубных явлений в экономике страны, он не высказывал. Ни он, ни руководство того периода не сумели вывести страну из сложного положения.
Естественно, возникает вопрос: отдавал ли Брежнев себе отчет в том, что обстановка в стране чрезвычайно тяжелая и что необходимо искать пути к ее коренному изменению?
Он не отдавал себе в этом полного отчета. Принимал на веру заявления работников, непосредственно отвечавших за то или иное направление в социальном и экономическом развитии страны, за выполнение намеченных планов. Был снижен уровень требовательности к этим работникам, делалось немало успокоительных докладов и речей, но обстановка в лучшую сторону не менялась.
Дело осложнялось еще и тем, что само политбюро главных внутренних проблем, стоящих перед страной, фактически серьезно не обсуждало. Как правило, принимались формальные решения, причем без обсуждений. Тексты решений готовились соответствующими ведомствами. Не было той ответственности и того огонька, которыми характеризуется последующий период перестройки жизни советского общества.
В первые годы пребывания Брежнева на посту первого секретаря, а затем генерального секретаря ЦК партии он старался в какой-то мере охватывать главные вопросы положения в стране и выказывать самостоятельность суждений. Но глубоко проблем, стоящих перед партией и народом, он не знал. Обычно полагался на суждения Совета министров, отдельных членов политбюро и других товарищей. А выводы делал по подсказке экспертов и помощников, готовивших заранее предложения по рассматриваемым вопросам. В конце дискуссии он зачитывал то, что было подготовлено. Страшно не любил, если кто-то вносил предложение, отличное от того, которое им было зачитано. Обычно все при этом чувствовали неловкость.
Все это не способствовало продуктивному рассмотрению актуальных проблем. Эти серьезные недостатки все больше давали себя знать прежде всего в центре. Известно это становилось и большому слою партийных работников. Положение было абсолютно ненормальным. Все в руководстве понимали, что долго так продолжаться не может. Но это «не может» длилось до самой кончины генерального секретаря.
Еще при жизни Брежнева иностранные деятели часто меня спрашивали:
– Что собою представляет Брежнев?
Такой вопрос ставился и перед другими членами нашего руководства во время их поездок за рубеж. Вот и приходилось давать ответы на этот, казалось бы, простой, но совсем нелегкий вопрос. Авторитет генерального секретаря все мы щадили. Но ведь многие зарубежные деятели знали положение, так как следили за тем, как он вел переговоры с руководителями других государств. Например, бывший президент Франции Жискар д’Эстен подробно изложил в печати свое впечатление о Брежневе, с моей точки зрения, даже перехлестывая через край.
Если не считать затруднений, связанных с состоянием его здоровья, то переговоры с иностранными деятелями Брежнев вел в общем достойно. Отстаивал интересы Советского Союза и предложения, с которыми он выступал во время контактов с руководителями других государств.
Связи с ведущими деятелями стран Варшавского договора у Брежнева были в общем нормальные, зачастую доверительные. Но здесь следует сказать, что при нем все же не был использован должным образом политический потенциал отношений по той же причине, о которой говорилось выше.
В ходе бесед с иностранными деятелями временами возникали ситуации, когда требовалась реакция на соответствующее заявление иностранного партнера именно со стороны Брежнева. Такая реакция явно ожидалась, но ее часто не было. А если что-то и было сказано, то неясно. Надо, однако, отметить, что переводчик Виктор Суходрев часто выручал Брежнева, особенно когда беседы происходили один на один.
Тут я должен кое в чем защитить Брежнева. Когда возникал вопрос, что предпочтительнее: изложить позицию страны устно, может быть даже с претензией на оригинальность в формулировках, или зачитать подготовленный текст с точной фиксацией нашей позиции, он не колеблясь избирал второй путь. Он дорожил точностью и, думаю, поступал правильно.
Но этот метод на разного рода внутренних совещаниях, заседаниях, собраниях фактически лишал его возможности вносить свой вклад в обсуждение соответствующего вопроса. Если он не имел подготовленного текста, то иногда просто не принимал участия в обсуждении.
К этому следует добавить, что Брежнев не обладал творческим складом ума. Хотя у него имелись незаурядные способности в организаторском плане. Все это было широко известно. Эти способности и его умение ориентироваться в кадровых вопросах оттеняли его сильную сторону. На такие темы он мог вести многочасовые беседы. Он и Хрущев в кадровых вопросах были в известном смысле антиподами. Хрущев считал необходимым постоянно переставлять людей с одного места на другое, часто создавая тем самым хаотическое положение на отдельных участках работы. Брежнев, наоборот, даже тех работников, которых в интересах дела, в интересах страны нужно было бы освободить и заменить новыми, оставлял на своих постах.
Он был чересчур восприимчив к похвалам и комплиментам в свой адрес. Совершенно не улавливал грани, отделяющей искренность от лести. Такая черта характера наносила ему большой вред.
Характерен эпизод с присвоением ему звания Маршала Советского Союза. Даже среди руководящих деятелей трудно было найти того, кто бы отнесся положительно к идее присвоения ему такого звания. Однако сам он неоднократно давал понять, что, по его мнению, такое решение отвечало бы справедливости. Даже во время проведения политбюро подходил к некоторым участникам заседания и подбрасывал эту мысль как бы между прочим. Обрамлял ее в такую форму:
– Военные меня уговаривают дать согласие на присвоение звания маршала.
