В 1987 году и Кировская, и Кемеровская области продолжали динамично развиваться, наращивать объемы производства. Более высокие темпы были в социальной сфере, но работать обкому стало гораздо сложнее. Дело в том, что то тут, то там начал проявлять себя новый хозяйственный механизм, появились законы – о предприятиях, трудовых коллективах, хозрасчете, кооперативах. Повысилась контролирующая роль банков. Вновь заявили о себе оправившиеся от первоначальной неразберихи планирующие и контролирующие органы. Централизм никуда не исчез и опять стал все подбирать к своим рукам. Госзаказ резко ограничивал или совсем исключал местную инициативу. Перевыполнение планов стало пресекаться банками. Хозспособ не поощрялся. Директоров стали избирать коллективы, и плевать они хотели на партийный комитет. А ЦК КПСС еще выдвинул лозунг: «Не сметь командовать!»… Складывалось такое впечатление, что все делалось для того, чтобы отстранить партийные органы от хозяйственных проблем, все более и более переключать их на решение идеологических задач, воспитание инициативы, демократической культуры и тому подобное. Наверное, это было необходимо. Но хозяйственные задачи в регионе решать пока было некому. Советам нужно было дать несколько лет для плавного вхождения в руководство хозяйством. Прежние вольности со сверхплановым-внеплановым строительством уже не проходили. А если кто их допускал, подрывал финансовое положение подрядных организаций.
Реализовать инициативу за счет работы над планом было сложно. Предварительное согласование планов с облисполкомами ничего не давало, так как центральные органы на эти согласования внимания не обращали. Кировский облисполком согласовал программу строительства на 1987 год с подрядчиками, получил одобрение ЦК КПСС и направил ее в Госплан. И вот план «стал законом», утвержден сессией, доведен до исполнителей, но – это уже совсем другой план. Как и прежде, предпочтение отдается производственному строительству, которое увеличили против согласованных объемов на десять процентов, а социальную программу Москва урезала на девятнадцать. Все, приехали. Конец перестройке, от которой остались одни пустые лозунги. Обком на месте уже ничего поправить не может, новый «хозяйственный механизм» не позволяет, а «партийный» не действует. В Кузбассе, с его социальной отсталостью и исключительной важностью для страны угольной, металлургической, химической промышленности, положение было еще хуже. Провозглашенный партией принцип приоритетности социального развития был подавлен Госпланом и новым хозяйственным механизмом. Это было похоже на самоубийство.
Если в 1985–1986 годах можно было уверенно «командовать» ради дела, ради решения каких-то конкретных социально-экономических проблем, то чем дальше от начала перестройки, тем больше времени уходило на далеко не продуктивные разговоры, споры. Аппарат ЦК сменил акценты: то каждый день спрашивали за надои, за кормоединицы, сейчас – за количество претендентов на одну выборную должность.
Кооперативы, паразитируя на государственных предприятиях, только взвинтили цены, собственность на средства производства как была общей, то есть ничейной, так и осталась.
Что безусловно удалось М.С. Горбачеву, так это поднять политическую активность людей, масс, как говорили. Но кому это было нужно? Честно говоря, КПСС этого боялась. Трудовая активность – это предел мечтаний. Но политическая?! Это очень опасно. Политика всегда была делом политбюро, но не масс. Пока роль партии, по сути, оставалась прежней. Роль гвоздя, на котором все держится. Но ее авторитет резко упал. Гвоздь проржавел и согнулся, хотя дискуссий, разговоров, всяких альтернативных выборов в партийных организациях стало хоть отбавляй. Так хотел Центральный Комитет. Особенно все возбудились в ходе подготовки к XIX партийной конференции. Сложная была ситуация на четвертый год перестройки, но ничего еще не было потеряно. Ясно было, что надо делать. Были еще целы и механизмы. Удержать экономику от дальнейшего развала было еще можно. Для этого, как представлялось, и собиралась XIX партконференция.
Конференция открылась 28 июня 1988 года. М.С. Горбачев выступил с докладом. Это уже был не 1985 год и не XXVII съезд. О марксизме-ленинизме пока еще не забыли, но помянули его совсем в ином ключе.
«Новое прочтение получают многие идеи К. Маркса и В.И. Ленина, которые до недавнего времени либо воспринимались односторонне, либо вовсе замалчивались. В борьбе с догматизмом возрождается (?) творческое начало научного, гуманного социализма… Интеллигенция искренне поддержала урок правды, данный XXVII съездом… Главный политический итог послеапрельского периода – начавшаяся материализация идей обновления, нарастающая поддержка советским народом курса партии на перестройку…»
«Не означает ли это, что революционные преобразования стали необратимыми? – спрашивал Горбачев и отвечал: – Нет, не означает. Мы еще не преодолели глубинных причин торможения, не везде подключили, а в чем-то не выработали механизма обновления… Перед нами сегодня много сложных вопросов. Но какой из них ключевой?
ЦК КПСС считает, что таким вопросом является реформа нашей политической системы».
Это была ошибка. Ошибка не в том плане, что политическая реформа была не нужна, по крайней мере, это был вопрос не первостепенной важности. Кардинальные экономические преобразования были гораздо более необходимы. К сожалению, они были возможны только в режиме постоянного социально-экономического прироста. Слом политической системы обрекал на неудачу экономику, поскольку ослаблял управление и тем самым предопределял спад. В итоге проваливалась вся реформа («революционная перестройка»).
В докладе М.С. Горбачев немало говорил и о конкретных хозяйственных проблемах, и о радикальной экономической реформе, но упор был сделан на политику.
В то время у меня не было какого-либо заметного несогласия с Горбачевым. Первый секретарь обкома каждый день занимался конкретными хозяйственными вопросами, отстаивал в центре интересы населения области и не особенно глубоко задумывался над очевидной недоговоренностью экономической реформы. Это воспринималось как болезни роста. Важно было повышать эффективность влияния партии на все дела в стране. Однако политическая реформа ослабляла единственную вертикаль управления – партию.
Делегация Кузбасса на конференции была одной из наиболее крупных. Все-таки времена изменились. Активность была такой, какой раньше на съездах не было. Наиболее «идейные» предпочитали ресторану сборы у меня по вечерам. И мы допоздна спорили по поводу текста выступления, резолюций. Утром собирались в условленном месте перед гостиницей, я «информировал» членов делегации о сути вчерашней дискуссии. Очень активной была Татьяна Новикова, комсомольский лидер Кузбасса. Благодаря ее настырности я снял из выступления тезис о поддержке идеи совмещения должностей партийных секретарей и председателей местных Советов. Позже жизнь показала, что Татьяна оказалась права.
Меня избрали в президиум. Во время первого перерыва никуда не пошел, сидел, «шлифовал» выступление.
Смотрю – проходит Е.З. Разумов, первый заместитель отдела оргпартработы. Я его хорошо знал. Это наш земляк. Как я уже говорил, самый мудрый человек в аппарате ЦК. Со своеобразным тонким чувством юмора. Любил пошутить с серьезным видом. Евгений Зотович говорит: «Что сидишь? Имей в виду, после Михаила Сергеевича ты первый выступаешь…» Я посмеялся, воспринял это как очередную шутку. Такого не может быть. Обычно прения открывают «киты» покрупнее: Украина, Казахстан, Москва…
