Я говорил Горбачеву, что сомневаюсь в чистоте замыслов тех, кому мешаю. Как бы они в очередной раз не ошиблись. Тактика проволочек, обмана, полумер, равно как и бодряческие призывы к «действию», к «порядку» через насилие, ведут к поражению.
Развязка наступила в ночь с 16 на 17 ноября. Верховный Совет заслушал доклад президента «О положении в стране». Доклад оставил тяжелое впечатление. По-видимому, Михаил Сергеевич пережил мучительную ночь. Держал совет с товарищами. Эти «товарищи», как говорят, предъявили ему ультиматум. В итоге утром, вне регламента, новое короткое и энергичное выступление из восьми пунктов, вызвавшее аплодисменты.
Горбачев сделал выбор. Не все и не сразу это заметили. Он вновь качнулся от «так называемых демократов» к «товарищам по партии». Смысл выступления был в демонстрации «сильных» мер. Но на самом деле была продемонстрирована слабость, уступки членам политбюро. Ничего там толкового не было. Упразднить Президентский совет («второе политбюро»). Ну и что? Что от этого изменилось? Осуществить безотлагательную коренную реорганизацию исполнительной власти, подчинив ее непосредственно президенту. Прямо по басне Крылова.
Предложение через 10–12 дней сформировать орган по координации деятельности правоохранительных органов. Дело не в новых органах, а в политике государства. Орган так фактически и не заработал, если не считать сотворенного беззакония в Прибалтике да демонстрации бессилия перед российскими депутатами.
Такие же спешные дежурные перлы, как «мною поручено срочно разработать и представить в ближайшие десять дней перечень неотложных мер по продовольственному снабжению населения», говорят либо о том, что в предыдущие месяцы не нашлось этих «десяти дней» по столь жгучей проблеме, либо о том, что президент плохо представлял реальное положение вещей. И так далее и тому подобное…
Короче, речь мне совсем не понравилась. А больше всего не понравилась уступка демагогам, прозвучавшая так:
«Справедливо звучат требования укрепить правопорядок, обеспечить защиту безопасности каждого из граждан нашей страны. И здесь оправданы безотлагательные организационные и кадровые изменения…»
Что касается «кадровых изменений», все ясно: меня по настоянию бессильных членов политбюро, полностью потерявших влияние в своих республиках, но сохранивших какое-то влияние на генсека, снимают с работы. Горбачев им уступил ради какого-то секундного удовольствия от похвалы «единомышленников», которые очень скоро… его предадут.
Заседание Верховного Совета закончилось. Все возбуждены. Ну, теперь дело пойдет! Прошел в президентский блок. Михаил Сергеевич с помощником что-то обсуждают. Спрашиваю:
– Михаил Сергеевич, как понимать задачу укрепления руководства правоохранительных органов? Мне продолжать работать? Думать над тем, как реализовать ваши восемь пунктов, или, может быть, дела готовить к сдаче?
Горбачев собирался лететь в Испанию, Италию.
– Слушай, освободи ты меня. Видишь, какая кипа бумаг. Завтра вылетать. Давай занимайся. Приеду, поговорим.
Ему лететь, а мне что делать? Вопрос серьезный. Решил представить А.И. Лукьянову для депутатов свое видение ситуации (см. приложение 2).
В день подписания указа о моей отставке Горбачев в три часа дня пригласил меня:
– Ну вот, как мы говорили с тобой, теперь время подошло. Тебе надо уйти с этой работы.
Я ему сказал:
– Вы правы, Михаил Сергеевич, вы меня сюда поставили, вы вправе меня убрать. Я это много раз вам говорил, и у меня на вас никаких обид не может быть. Если бы я был кадровым милиционером, прошел бы всю жизнь до генерала, то это – крушение моей жизни. МВД для меня все-таки случайность. Я не просился на эту работу – вы меня поставили. Я вас не устраиваю, вы меня можете убрать… Но я уже вам говорил, что это ошибка…
Он слушать не стал.
– Все, вопрос решен.
Но разговор был добрым.
– Сейчас намечаются большие структурные изменения. Николай Иванович Рыжков будет уходить. Будет создан Совет безопасности. Думаю, что и тебе можно найти место в этих структурах…
Я ему сказал:
– Та политика, которую вы начали, мне понятна, поэтому я согласен с вами работать. Совет безопасности, как я представляю, интересная работа.
– Ну хорошо, догуляй отпуск, а потом определимся спокойно…
Я ушел неожиданно расстроенным.
Указ вышел в тот же день. 3 декабря, в понедельник, выхожу на работу, звоню Лукьянову:
– Что мне делать?
– Я не знаю.
Звоню Рыжкову, он отвечает:
– Не знаю. Работай.
А потом звонит уже Рыжков:
– Собирай коллегию на 12:30.
Собираю коллегию. Он приезжает с Б.К. Пуго. Очень коротко: вот указ президента, вот – новый министр, Борис Карлович Пуго, вопросы есть? Вопросы какие-то были…
С Пуго просидели с часу до шести часов, не вставая. Говорили откровенно обо всем, что его интересовало и что я ему хотел сказать. Потом собрал руководителей, поблагодарил за совместную работу, попросил прощения за вольные и невольные прегрешения, пожелал удачи… Прения не открывали.
Потом был Верховный Совет СССР, который не соглашался с моей отставкой. Горбачев нервничал, несколько раз вставал, убеждал депутатов. Я не стал выступать.
Попросил только не вносить дополнительное напряжение там, где его можно не вносить: «Вчера от президента требовали решительных действий, сегодня – объяснений. Нет логики». Решение так и не проголосовали.
Мне было жаль расставаться с милицией, но ничего не поделаешь. Всегда считалось, что замена кадров является прекрасной имитацией бурной деятельности, силы и решительности генсека ли, президента ли… Какая разница?
Слабым утешением могла служить, конечно, притянутая за уши некоторая общность с судьбой моего деда Александра Бакатина. Колчаковское правительство сняло его с должности начальника дружины по охране шахт и электростанции за демократизм, выразившийся в умышленном бездействии. Не стал стрелять в митингующих пролетариев. И меня теперь уже «пролетарская» власть отправила в отставку, считая «демократом», неспособным силой милицейского оружия разгонять демократические демонстрации трудящихся и препятствовать демонтажу монументов В.И. Ленину.
Глава 10
Провал
Побеждают лишь те, кто сражается.
Луи Антуан де Сен-Жюст
После отставки, с декабря 1990 года, большую часть времени я уже не был активным участником событий, которые все более и более выходили из-под контроля властей.
Итоги 1990 года впервые после начала перестройки принесли снижение производства и национального дохода. Разбалансированность экономики и ущербность социалистического рынка были налицо. Страна вступала в новый год без утвержденного бюджета. Незаключенные договоры грозили остановкой промышленности. Перспективы на селе были еще более туманны.
