Однако это было мое мнение. Пусть и не только мое. Конечно, не только мое. Но оно ничего не стоило. Об этом можно было писать в газетах, говорить с членами правительства, но власть шла своим путем, мнение отставников, упавших с телеги власти, ее не интересовало.
Вместо постепенного, планомерного перехода к рыночным отношениям – политизированные экспромты с кооперативами, заигрывание с «самоуправлением» трудовых коллективов и т. п. Воспитанное десятилетиями полунищенского, но одинакового для абсолютного большинства существования чувство социалистической социальной справедливости надо было если и не уважать, то по крайней мере учитывать при проведении любых реформ.
Окончательного, ясного выбора цели и пути к этой цели в главном, в базисе, в экономике мы так и не выработали. Все эти «основные направления» и «программные заявления» больше вносили путаницы, чем ясности.
Горбачев в этом со мной не был согласен. Наверное, ему как президенту были ясны цели его политики. Но беда в том, что не все понимали эту политику и ее цели. Мало того, понимали по-разному. Как кому удобно. Одни – за «больше социализма», другие – за «больше демократии», то есть за рынок. Как у Козьмы Пруткова: «Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий».
Вопрос может быть сформулирован по-разному, но суть его очень проста.
Что для страны важнее?
Нормальная деидеологизированная рыночная экономика.
Или важнее наши личные переживания и мучения вокруг вопроса: изменяем мы «социалистическому выбору», теории марксизма-ленинизма или нет?
Для меня ответ был только один. Экономика важнее. А все идеологические мучения просто надуманы. Ибо любой мало-мальски толковый младший научный сотрудник как дважды два четыре докажет, что «социализма», измеряемого в том числе и прежде всего уровнем реального благосостояния народа на базе эффективной современной рыночной экономики, может быть гораздо больше.
А «больше социализма» – это же наш родной партийный лозунг… Чего боялись?
Конечно, нам рано говорить о победе демократии.
Нет демократии, потому что для ее формирования и становления необходимы естественные и весьма продолжительные сроки, а главное, экономическая и социальная база. Конечно, тот, кто считает демократией «демократический централизм» одной партии или «демократию денежных мешков», может поспорить, но объективно надо признать необходимость довольно сложного периода замены партийно-государственной власти новыми демократическими структурами.
Здесь много опасностей перескочить от произвола власти к произволу безвластия или власти олигархии. Воспитанная десятилетиями вера в чудодейственность «доброго царя», к сожалению поддерживаемая и в ходе перестройки и впоследствии, в ходе «реформ», обязательно сменится на всеобщий нигилизм, неверие, недовольство и агрессивность.
Для эмбрионального периода демократии характерно и нетерпение в отношении к кадрам, желание частых замен, причем, как правило, для этого используются известные политики «старой колоды», хотя иногда появляются и новые имена.
Эту закономерность я испытал непосредственно на себе. Были конкретные предложения и выдвижения. Группа «Союз», которая позже добивалась моей отставки, на съезде народных депутатов в марте 1990 года неожиданно выдвигает мою кандидатуру на пост президента СССР.
В Кремлевском дворце съездов члены правительства располагались справа от сцены на анфиладе, спускающейся в партер зала. Во время заседания ко мне подсел один из лидеров «Союза». Сейчас уже точно не помню, кажется, это был депутат из Эстонии. «Вадим Викторович, – говорит, – вчера мы собрались и решили голосовать против Горбачева. Будем выдвигать в президенты вас…» От этого «простенького» предложения я отшутился. Однако на следующий день понял, что ребята не шутили. Они все-таки внесли мою кандидатуру для обсуждения в список для тайного голосования. Я тут же написал в президиум съезда записку:
В президиум съезда
от В. Бакатина
Уважаемые товарищи депутаты!
Я слишком высоко ценю и дорожу вашим доверием и потому прошу снять мою кандидатуру с обсуждения.
Выдвижение произведено без моего согласия и явилось для меня полной неожиданностью. Принять такое предложение я не вправе.
14.03.90
В. Бакатин
А.И. Лукьянов, председательствовавший на съезде, по-видимому, был заинтересован, чтобы я был включен в список. Почему? Не знаю. Выиграть я не мог. Как потом говорили некоторые аналитики, максимум, на что я мог рассчитывать, семьсот голосов. Может быть, он что-то обещал группе «Союз», с которой у него были весьма неформальные отношения… Не знаю. Но только мое заявление он «потерял»… Когда начали обсуждать мою кандидатуру, мне пришлось выйти на трибуну и попросить Анатолия Ивановича «найти» бумажку. Что он и сделал.
Был целый ряд выдвижений на партийные должности. Как на I съезде Российской компартии, так и на XXVIII съезде КПСС, где мой земляк Т.Г. Авалиани из города Киселевска не снял свою кандидатуру на генерального секретаря ЦК КПСС и тем самым позволил мне красиво выйти из игры. Делегаты согласились, что даже из такого прекрасного, рожденного социализмом города, как Киселевск, двух кандидатов многовато. Но если серьезно, в то время я для себя решил, что хватит менять работу. Надо осваивать трудный хлеб министра.
Со стороны М.С. Горбачева мне никаких предложений не было. Он, видимо, совершенно справедливо не видел меня среди политбюровской верхушки. По крайней мере, когда группой секретарей райкомов и горкомов вносилась моя кандидатура на пост его заместителя и его попросили поговорить со мной на эту тему, он пообещал, но мне ничего не сказал. Товарищи сильно потом возмущались.
Где было давление ЦК КПСС и лично М.С. Горбачева, и довольно мощное, так это тогда, когда проходил I съезд российских депутатов и в ходе драматического равновесия благодаря неуклюжей партийной агитации председателем Верховного Совета РСФСР стал Б.Н. Ельцин. Меня же хотели включить в эту борьбу, спешно выдвинув кандидатом в депутаты РСФСР от Хакасии по какому-то отставшему округу. Но я отказался. Нехорошо бежать за ушедшим поездом, а тем более быть пешкой в чужой игре. Михаил Сергеевич теперь при наших редких встречах упрекает меня за это. «Все, – говорит, – ты испортил, могло бы пойти по-другому».
После того как россияне высказались за президентскую форму правления, советы – и приезжающих из глубинки, и москвичей, и даже представителей других республик – были, как правило, одни: будет непростительной ошибкой, если опять, в очередной раз, откажешься от борьбы. М.С. Горбачеву на эту тему присылали записки, письма, рассуждения политологов. Вначале он меня убеждал, что это необходимо, но позже характер разговоров изменился.
У него появились сомнения. Немаловажную роль сыграл здесь Н.И. Рыжков, заявивший, что включается в борьбу за президентство. Его шансы в военно-промышленном комплексе, на селе были высоки. Компартия России решила его поддержать.
