Сейчас не осталось никаких следов взрывов и пожаров – всё заровняли, засыпали, вырастили новые деревья и кусты. Вот этих исполинских пальм точно не было… и этих фиолетовых деревьев с лопушиными листьями…
Свободные – через своего посла – недавно сообщили, что на этом острове их более трёхсот человек, но пока что Геловани видел только двоих: они пролетели на небольшой высоте, помахали руками и исчезли за холмом. И ещё по дороге видели несколько пустых шатров, лёгких, полупрозрачных, разноцветных. Похоже было на то, что их обитатели отлучились куда-то три минуты назад.
– Ага, вот, – сказала Римма вслух и стала счищать лишайник с плоского серого камня размером с небольшую столешницу. Камень почти утонул в песке. Под лишайником оказался рельефный рисунок: круг, молния, четыре стрелы… Она что-то нажала четырьмя пальцами одновременно, и камень дрогнул и чуть-чуть сдвинулся. – Помогайте, мужчины…
Исса помахал рукой невидимой собеседнице, очень уверенно отодвинул Геловани в сторону и сам поднял камень. Он вообще за полгода стал широкий и сильный.
Под камнем открылся тёмный проход.
– Я знаю, где они все, – сказал Исса, вытирая рукавом морду. – Бутусуются. Он вон там – концерт даёт. Может, потом сбегаем?
– Что? – не понял Геловани.
– Никита опять Бутусова приволок, – пояснила Римма. – Нет, Исса, дружок, не успеем…
Ход был короткий – метра четыре. Дальше он чуть расширялся, получалась коморочка. Коморочка была доверху чем-то завалена. Римма хлопнула в ладоши, и загорелся свет. Она обвела взглядом штабеля коробочек, пакетов, тючков…
– Не нашли! – сказала она удовлетворённо.
– Это и есть музей? – спросил Геловани.
– Лапусечка, – ядовито сказала Римма, – если это похоже на музей, то я – инфузория в туфельках. Музеи – они большие. А это – секретик. Ты маленький был – играл в секретики?
Геловани набрал воздух, чтобы ответить. Выпустил воздух. Набрал снова…
– Пацанам это западло, – авторитетно сказал Исса. – Секретики девчонки делали. Да и то – которые совсем мелкие и мамины дочки.
– Ах, вот так? – подбоченилась Римма. – Совсем мелкие? Понятненько…
Она рывком выдернула из кучи яркий пузатенький пакет с носиком, направила от себя и что-то нажала. Исса – и отчасти Геловани – немедленно покрылся разноцветными пятнами. Геловани ещё раз набрал воздух и очень тихо спросил:
– Это вообще отстирывается?
– Не помню! – отрубила Римма. – А за маменькину дочку…
Она, прищурившись, повела взглядом по залежам сюрпризов.
– Римма! – рявкнул Геловани. – Мы зачем сюда прилетели?
– Ах, да, – она встряхнулась. – Вот.
В руках её оказалась большая коробка. Из коробки она вынула несколько пар тёмных металлических браслетов.
– Руки, – приказала Римма, и мужчины немедленно вскинули руки. – Вперёд, а не вверх, – терпеливо уточнила она. – Так… Теперь ноги.
– Ноги – тоже вперёд?
– Ну да. Кланяться мне перед вами?
Исса, держась руками за воздух, сделал уголок. Пара браслетов защёлкнулась на его лодыжках. Геловани просто подлетел под потолок и повис.
– Наконец-то, – засмеялась Римма. – Это берём с собой, это тоже, и вот это… И – ключ, ключ… ах, да. Вот он, хорошенький мой…
Она покопалась в большой у входа коробке и выудила с самого дна что-то наподобие очень толстой авторучки. Сжала её в пальцах. «Ручка» издала протяжный крякающий звук.
– Вот теперь – в музей. Исса, зайчик, прихвати-ка ещё вот это…
Музей оказался в трёх минутах неторопливого солидного полёта.
– И попрошу не смеяться, – сказала Римма. – Это и есть музей.
"Это" – металлическая арка, похожая на большой аэропортовский металлоискатель, но установленная в кустах на краю округлой зелёной поляны в половинку футбольного поля размером. Можно пройти совсем рядом и не обратить внимания. Можно пройти насквозь…
– Коробки здесь не кладите, зайчики, несите пока с собой, а то повалит народ с Бутусовки – и аля-улю…
«Авторучка» в руках Риммы крякнула, и Геловани, как раз в этот момент проходивший сквозь арку, обомлел: перед ним сгустилась туманная стена, а потом в тумане появились набирающие объём изображения. Он отшатнулся, и туман пропал – опять была видна трава, деревья на холме…
– Пошли, пошли, а то кто меня в секретике торопил? – в спину ему ткнулся острый ноготок. – На это можно не смотреть, нашли что-то вроде выставки костюмов, поприкалывались, а потом всё так и оставили…
Но не смотреть на это было нельзя.
Вправо и влево уходил широкий загибающийся коридор, и понятно было, что потом концы его сойдутся, и кольцо замкнётся. Стены коридора целиком состояли из ярко освещённых застеклённых витрин, и за витринами двигались высокие, в полтора, а то и в два нормальных роста, люди с голубоватой кожей и совершенно синими волосами. Одеты они были во что-то облегающее и блестящее. На заднем плане в дымке угадывались футуристические замки и купола…
Над головой зазвучала мерная звучная речь с придыханиями, это было похоже на стихи, но Римма махнула рукой, и голос изменился, стал высокий и тонкий, и Геловани не сразу понял, что говорят по-русски – или на чём-то вроде русского.
– …ни свяжете с появлением на мажоге трищепотной подковырницы, кторая-де бестрепетно потеснила собой прежнее лапидарное знаточение костюмицы. Гайдоха светлица, кторую вы рящете одесную, приоболоклась, в полном вероятии, из статнего пузогревца, доселе служавшего претокмо на воинском шляху. Иде. Поддуперезные мокроходы из лазоревой пятнанной шхиры…
– Рот закрой, – сказала Римма. – Исса, солнышко, вещи можно сложить вот сюда, тут их не найдут…
Она открыла почти незаметный стенной шкафчик.
– Слушай… – Геловани тронул рукой стекло. Оно было твёрдое и холодное. – Что это? Как это?..
– Не знаю, – махнула рукой Римма. – Какая разница? Снаружи нас видно. Мы бродим с разинутыми ртами. Всё остальное не видно. Пошли дальше.
И они пошли дальше. Вскоре в выпуклой стене обнаружилась дверь в центральный круглый зал, точно так же состоящий из огромных витрин. В самом же центре центрального зала стояла толстенная молочно-белая колонна с прямой вертикальной щелью от пола до потолка.
– Нам туда, – кивнула головой Римма.
– Ага, – сказал Исса отсутствующим голосом. Он смотрел на витрину, за которой медленно танцевали три разноцветные девушки в высоких ажурных сапожках и белых ленточках на шеях. Больше на них не было ничего. Что интересно, шеи выше ленточек и лица девушек были обычного телесного цвета, разве что тронутые загаром. Тела же отливали металлом с переливом таких оттенков, которым ещё не придумано было имя. Одна была в красноватых тонах, другая в светло-зелёных, третья – в бронзовых.
