Главная проблема отношений этой категории верующих евреев с харедим, как мы уже говорили, – отток к «вязаным» ортодоксальных женщин фертильного возраста. Поскольку дома у них есть бытовые приборы, в семье – автомобиль, и муж работает. А детей не два десятка, и они не висят на шее матери, которая ещё должна и лавку содержать, чтобы хоть как-то прокормиться. Плюс дети умыты, одеты, сыты и ходят не только в синагогу, но и в приличные, причём вполне религиозные школы. То есть в конечном счёте все они встанут на ноги, выйдут в люди и будут кормить собственную семью, не забывая о престарелых родителях. И кому такой вариант развития событий не окажется по душе?
То есть конфликт, говоря совсем уж грубо, из-за баб. И здесь историческая логика не на ортодоксальной стороне. Ортодоксальный лагерь постепенно размывается. В том числе за счёт факторов, не имеющих к евреям, в том числе к русским евреям, никакого отношения. К примеру, за счёт арабского террора. В чём можно убедиться на примере Иерусалима, со всеми его проблемами в отношениях между различными общинами – и различными категориями евреев.
Как только выяснилось, что террористы взрывают всех подряд – и русских, и харедим, – в израильской столице возникло то, что можно назвать «фронтовым братством». Так, к примеру, малоизвестная за пределами Израиля ультраортодоксальная организация ЗАКА, занимающаяся выполнением заповеди о том, что даже маленькая частица человеческого тела должна быть похоронена, вызывает искреннее восхищение у всех, кто сталкивается с её работой.
Честно говоря, чтобы собирать части тел погибших, включая пролитую на асфальт кровь, нужно иметь даже не стальные нервы – нервов там никаких не хватит, особенно когда гибнут дети, – но настоящую веру. Притом что, делая эту страшную работу, которую кроме них, никто не смог бы сделать, ультраортодоксы волей-неволей сталкиваются со множеством светских израильтян, в том числе русских. Полицейскими. Врачами. Психологами. И сотрудничают с ними. Что создаёт мосты в общении, которые вряд ли могли бы возникнуть в других условиях.
Опять же – политическая обстановка в Израиле меняется. Многие ортодоксы голосуют не за узкосекторальные, а за общенациональные партии – в первую очередь относящиеся к правому лагерю. Который одновременно пользуется поддержкой большей части русской общины, «наевшейся» социалистических лозунгов до отвала. На чём в предвыборных штабах этих партий возникает пересечение политически активной молодёжи из обоих лагерей.
Разглядывать со стороны эту толпу ребят и девочек в пирсинге, рваных джинсах и майках с надписями, с одной стороны, и исключительно мальчиков в чёрных костюмах с чёрными галстуками, чёрных ботинках и чёрных шляпах, под которыми скрыты чёрные кипы, с другой, ужасно забавно. Так что, если и есть где-то на Земле «люди в чёрном», способные договориться с любыми инопланетянами, так это как раз еврейские, в том числе израильские, ортодоксы.
Молодёжь, как водится у молодёжи, не так зашорена, как старшее поколение. Хочет попробовать что-то новое. Любопытна, как ей по возрасту и положено. Отчего возникают альянсы и мезальянсы, от которых родители с обеих сторон седеют раньше времени. И русские с харедим ещё больше проникаются «любовью» друг к другу. Хотя – кто его знает? Может, лет через сто-двести всё и утрясётся. Всё-таки Израиль – молодая страна. Хотя и расположенная на том же самом месте, где она и находилась несколько тысяч лет назад.
Русские и арабы
Русские против арабов в Израиле поначалу ничего не имели и иметь не хотели. Не их вина, что на тот момент, когда пишется эта книга, счёт русских к арабам появился, вырос и продолжает расти день ото дня. Понятно, что арабы – люди восточные – и для «белого человека» специфические. Но как раз к этому советские, они же русские евреи были более или менее готовы. Морально. Вот к тому, что евреи бывают неграми, как эфиопы-фалаши, арабами, как йеменцы или марокканцы, или индусами, как «Бени-Исраэль», они готовы не были. А уж к тому, что где-то евреи могут выглядеть, жить и вести себя так, как израильские ортодоксы…
Что до арабов – в СССР были азербайджанцы и узбеки, таджики и армяне, каракалпаки и киргизы и много кто ещё. Выглядели они не как русские или украинцы – ну так и евреи не все были голубоглазыми блондинами. По-русски говорили зачастую плохо, а старики вообще не говорили. Имели своё специфическое, не имевшее отношения к Русской православной церкви христианство или были мусульманами – и что? Татары тоже были мусульманами. И казахи. И много кто ещё. Однако жить по соседству с евреями им это не мешало – скорей наоборот.
Советский мусульманин советского еврея понимал как никто. Обрезание запрещали и тем, и другим. Ломали через колено и тех, и других. Опять же большинство евреев увидели Закавказье и Среднюю Азию со всеми их жителями только в войну. И если бы не тамошнее гостеприимство – притом что у местных самих было негусто, – мало кто выжил бы из этих беженцев. Отчего многие там после войны остались и жили до самого распада СССР. А те, кто вернулся, в большинстве своём сохранили о местных добрую память и неистребимые привычки, въевшиеся за пару лет, проведённых среди гор, мутноватых арыков и пыльных базаров.
У автора папа в Узбекистан попал подростком – успел уйти из Днепропетровска, когда в город уже входили немцы. Переплыл Днепр под бомбёжкой и ушёл. Плавал хорошо. Пару раз вспоминал, как люди прыгали с моста, который накрыло бомбами, летели вниз, а их относило ветром и разбивало о быки старого моста. Ещё дореволюционного, который сгорел в Гражданскую. А его пронесло мимо.
Как он добрался до Ташкента, куда бабушку эвакуировали с её институтом, не рассказывал никогда. Как-то добрался. С большими приключениями по дороге и в самом городе – но не об этом речь. Работал он там токарем на заводе, выдавая по семьсот – восемьсот процентов плана пару лет – газеты сохранились, с передовицами про трудовой подвиг. А в 44-м поступил в институт и уехал обратно на Украину. И всю жизнь ездил в отпуск только в Узбекистан.
Брал на работе отпуск в декабре – за что его там обожали. Наслаждался Средней Азией и её жизнью, которая, не пойми как и когда, умудрилась стать для него родной. Иногда залетал к родственникам в Ашхабад, откуда привозил в Москву невероятного вкуса дыни, длинные, с оранжевой или зелёной хрустящей мякотью, с коркой в мелкую причудливую сеточку. Но в основном проводил отпуск в Ташкенте.
Там он мог посидеть на могиле своего отца, дедушки автора, которого туда привезли с фронта, уже ослепшего. И там похоронили. Играл в нарды с друзьями – их у него было полно. Ездил в Самарканд и Бухару – смотреть на безумной красоты медресе, минареты и мавзолеи времён Тимура и Тимуридов. В предгорья к пастухам. И на рыбалку – среднеазиатская маринка-«карабалык» в дальних арыках была непуганая.
Ходил в гости. На плов, со взвешиванием: сколько кто весил до еды, сколько после – на спор. На базаре перекусывал в обжорных рядах вкуснейшей едой, которую тогда в Москве никто не видел и не знал. Это теперь на каждом углу «Киш-Миш», «Чайхана номер один» и прочие заведения для публики разного достатка, где лагман, чучвара, самса, шашлык и прочее узбекское – ешь не хочу. И кругом тандыры, бесперебойно пекущие душистые лепёшки. Спасибо за всё это олигархам из списка «Форбс» и гастарбайтерам. А тогда?
