Нет!
У моей матери стигматы. Такие же раны, как были у Иисуса Христа.
У меня кружится голова. У нее шрамы точно не от пожара. Да и пожара никакого не было, все, что мама рассказывала о нашем прошлом, — сплошная ложь. Я дрожу всем телом и от злости швыряю изо всей силы медальон об пол. Разъяренно смотрю на него.
Ложь — и ничего, кроме лжи.
Глава 25
После того что я обнаружила в мусорном ведре, спрашиваю себя: имеет ли это все какой-то особый смысл? Стоит ли продолжать поиски остальных? Не проще ли лечь здесь на кровать и подождать, что произойдет? Просто лечь и заснуть, увидеть сон, когда мамины истории были для меня еще действительностью.
Я так не поступлю. Я не могу.
Мне нужны ответы. Настоящие, правдивые ответы. Злость затмевает боль в моей опухшей лодыжке, и я уже способна хромать намного быстрее. Я ухожу прочь. Моя следующая цель — северное крыло. Если и есть место в этом замке, где можно запереть человека, то я его знаю. Иду туда, но совесть не позволяет бросить медальон на полу в комнате — я возвращаюсь и поднимаю его.
Время от времени останавливаюсь и прислушиваюсь, смотрю вниз на выцветшие ковровые дорожки. Сверху дыры в них кажутся оспинами. Осматриваю пустые ниши, их словно выдолбили статуи, чтобы там спастись.
Я стараюсь двигаться еще быстрее и вскоре добираюсь до библиотеки, не обращаю внимания на изображение ада на потолке, спешу к передвижной полке и сдвигаю ее. Грохот книг разрывает тишину, он звучит, как язвительный смех. Но когда шум стихает, я слышу еще что-то. Я совершенно уверена, задерживаю дыхание… И… Да, за дверью в потайной комнате кто-то есть. На какой-то момент мне кажется, что я могу выпустить из бутылки джинна, которого лучше не освобождать. Все это россказни. Никаких джиннов и привидений не существует, они лишь в моей голове.
Я рывком открываю дверь и пугаюсь так, что отскакиваю на пару шагов и падаю навзничь.
Я беспомощно наблюдаю двух бело-серых голубей, которых освободила. Они с шумом вылетают ко мне, словно в руках у меня кормушка. А я была уверена, что там София, Том, Филипп или мама.
Голуби порхают по библиотеке, на миг садятся на позолоченные колонны галереи, а после с глухим звуком бьются в окна.
Все это действует на меня, как пистолетный выстрел. Я хочу попасть наружу, хочу, чтобы все кончилось, и бегу прочь. Пытаюсь собраться с мыслями, но единственное, о чем еще могу думать, — телефон. Хочется, чтобы меня вытащили отсюда, а потом я направлюсь в полицию с этим медальоном и фотографиями. Немедленно! Я не могу оставаться в этом доме ни секунды. Мне все равно, что случилось с остальными. Я ни в чем перед ними не виновата, каждый врал мне!
Хорошо. Нужно глубже вздохнуть. Николетта собрала все телефоны. Но здесь должен быть хоть один функционирующий телефон. Себастиан на это как-то намекал, разве нет? У Беккера была связь с внешним миром, он ведь договаривался как-то с соседним лагерем. Начну с его комнаты.
Путь в южное крыло кажется мне бесконечным, мои пальцы уже болят — так крепко я сжимаю медальон. Совсем запыхавшись, я добираюсь до комнаты Беккера на третьем этаже. Нажимаю на ручку и боюсь самого страшного, но комната не заперта.
Это относительно маленькое помещение с кроватью у продольной стены. Я с удивлением замечаю, что по виду кровать как из общей спальни. Над ней висит лампа, под которой стопка книг по психологии. Перед двустворчатым окном жалкий стол, разрисованный убогим цветочным орнаментом.
Я прячу медальон в карман брюк и сначала принимаюсь за стол, в котором лишь один ящик. Он немного заедает, но когда я наконец справляюсь, обнаруживаю, что ящик совершенно пуст. Дно выстелено бумагой. Перехожу к шкафу, моя надежда возрастает, когда под тщательно сложенными рубашками и брюками попадаются маленькая дорожная и наплечная сумки. Но телефона нет, и я готова завыть от разочарования. Зарядный кабель, упаковка платков и автомобильный ключ — больше ничего нет в наплечной сумке, дорожная тоже пуста. Проклятье! Значит, свой мобильник он носит при себе. Но если бы он уходил из замка, то наверняка взял бы с собой зарядный кабель и ключи от машины, разве нет?
На всякий случай я заглядываю под кровать. Я впечатлена: там действительно есть кое-что. К сожалению, телефона нет, но есть старая книга в кожаном переплете. Тут же чувствую, чем это может оказаться. Я так надеялась найти ее в часовне, но теперь она мне мало поможет. Торопливо открываю книгу, чтобы убедиться, нет ли внутри вырезанной ниши для телефона. Обнаруживаю даты и записи, все сделаны старомодным шрифтом. Книга похожа на церковную, но сейчас это меня мало интересует. Нужно выбраться отсюда. И как можно скорее! А книга слишком тяжела, чтобы брать с собой.
Смирившись, запихиваю ее обратно под кровать и спешу в соседнюю комнату, где живет Николетта. Здесь такой же беспорядок, как и вчера утром. Последняя надежда на Николетту, ведь телефоны забрала она. Письменный стол оставляю на десерт, сначала обыскиваю ее шмотки, несессер, шарю под кроватью, за шкафом, но быстро понимаю, что здесь ничего не найду.
Какой-то звук заставляет меня окаменеть. Я проскальзываю к двери и выглядываю наружу, но в коридоре никого. Вспоминаю Себастиана, как он запер меня в потайной комнате.
«Прекрати думать, Эмма, — заклинаю я себя. — Все это может подождать. Все заключения можешь оставить полиции. Сконцентрируйся на чертовом телефоне».
Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи. (Книга притчей Соломоновых 10:12)
Марта затушила сигарету, упаковала камеру в черный кожаный кофр и покачала головой.
— Что-то изменилось.
— Что ты имеешь в виду? — Агнесса в ужасе смотрела на подругу. К чему она клонит? Может, о чем-то догадалась?
— Не могу сказать, но ты выглядишь иначе. — И тихо добавила себе под нос, чтобы Агнесса не расслышала: — Еще лучше.
У Агнессы, которая склонилась над яйцами, все похолодело внутри. Неужели от его поцелуев остались какие-то следы? Она поклялась Карлу, что никогда не выдаст его. Марта подошла очень близко и так пристально смотрела в глаза Агнессе, что та могла чувствовать ее дыхание, пронизанное сигаретным дымом. Девушку затошнило.
— Что ты имеешь в виду? — попыталась непринужденно спросить Агнесса.
— Ты стала как-то женственнее.
Агнесса с облегчением улыбнулась.
— Ну, мне же скоро шестнадцать, я и должна постепенно превратиться в женщину.
— Да, но в тебе не только это. Я еще не поняла, но, возможно, узнаю, когда проявлю фотографии.
«Надеюсь, что нет», — подумала Агнесса. Хотя Марта была самым умным человеком из всех ее подруг, она была еще и страшно ревнивая. Она хотела, чтобы Агнесса принадлежала только ей. Кроме того, девушка тоже была влюблена в Карла и часами говорила с Агнессой о том, как бы привлечь его внимание.
