— Я еще на улицу, — сказал Мишка. Меч он спрятал в ящик стола — не стоит брать с собой, потеряется. А фонарик…
— Только не допоздна, — сказала мать.
— Ладно, ма.
Не было смысла искать на деревьях, что ближе к дому. Если лезть, то на те, которые в глубине двора, у каменного двухэтажного сарая, где раньше держали дрова, а теперь, когда в дом провели отопление, — всякое барахло. Попробовать на этот? Сучья высоко… Мишка приволок от сарая доску, подставил к стволу — держится. Занозистая, черт… По доске он добрался до нижних сучьев, подтянулся и оказался на дереве. Дальше легче, дальше по сучьям — как по лестнице… Здесь был свой отдельный мир, зеленый, ажурный, воздушный. Отсюда, от ствола, тополь был совсем не такой, как снизу, с земли, снаружи… Этого не объяснить, только был момент, когда Мишка почувствовал, что может не спускаться вниз, может остаться здесь, остаться и жить… Никого он, конечно, не нашел. Дупла были, и много, но узкие и глубокие, и, как Мишка ни заглядывал, как ни светил фонариком, так ничего и не увидел. Руку он тоже просунуть не смог, ход шел извилистый, и рука так не гнулась. Потом он увидел сквозь листья, как по галерее второго этажа сарая прошел Филька, за ним еще кто-то, потом еще — трудно было разобрать сверху, кто именно, — а потом прошел Козел со стеклянной банкой в руках. Мишка, торопясь, стал спускаться. Козла он не любил и побаивался, но все равно…
В сарае было светло, горела электрическая лампочка на шнуре, и все стояли, окружив большую ржавую железную бочку, и смотрели в нее. Стараясь держаться незаметно, Мишка подошел к бочке и заглянул через край.
Лампочка висела прямо над бочкой, и весь свет падал в нее. На дне бочки был насыпан песок и набросаны камни и сучья. И на одном сучке, как на бревне, сидели, опираясь спинами о стенку бочки, два маленьких человечка. Два настоящих человечка, только с белку размером. Оба были одеты в синие штаны и черные куртки. У одного на голове была шляпа.
— А у лили-лилипутика ручки меньше лю-ти-ка! — пропел Филька. — Ловите! — Он, перегнувшись через край, сронил с ладони под ноги человечков заточенную велосипедную спицу и выструганный из щепки меч. Человечки шевельнулись, но не встали со своих мест и голов не подняли.
— Не станут они сражаться, — сказал кто-то.
— Гордые, — презрительно сказал Козел. — Ну мы вас расшевелим.
Ап!
Он опрокинул свою банку над бочкой, и из банки на песок плашмя шлепнулась крыса! Человечки вскочили. Один быстро схватил спицу, ладонью проверил острие и взял ее наперевес, как пику. Второй взял меч. Рукоять меча была остругана скверно, пальцы ее не обхватывали.
Крыса шевельнулась, приподнялась, шмыгнула к стенке и там замерла. Усики ее шевелились.
— Два дня не кормил, — сказал Козел. — Как уехал, так и…
Прижимаясь боком к стенке, крыса двинулась по направлению к человечкам. Тот, что со спицей, сделал шаг вперед — так, чтобы прикрывать своего почти безоружного товарища. А тот, подняв меч над головой, закричал:
— Это же подделка! Люди вы или нелюди? Это же подделка!!!
— Убери крысу! — заорал Мишка и бросился на Козла. Что-то темное вдруг поднялось в нем, подкатило к горлу и глазам, и он уже не видел Козла, а только огромную ненавистную рожу, а под рожей — голубое пульсирующее горло, в которое нужно вцепиться и не отпускать… Он не достал Козла — тот поспешно отскочил назад и два раза ударил Мишку кулаком в губы. Мишка упал, но тут же вскочил, бросился — ему подставили подножку и стали пинать ногами. Он опять вскочил, повалил кого-то, кого-то отшвырнул, ухватился за край бочки, но повалить ее не смог, бочка устояла;
Мишку оторвали от нее и пинками и кулаками выбили за дверь.
Позвать, понял Мишка, кого-нибудь позвать! Отца!
— Зуб выбили! — закричала мать, увидев Мишку такого — в грязи и крови. — Никаких больше улиц!
Мишка молча пробежал мимо нее в комнату. Отец сидел за столом и печатал на машинке.
— Папка, пойдем скорее, — заговорил Мишка быстро, глотая слова, — папка, она их загрызет, скорей пойдем. У них мечи поотобрали, понимаешь, и дали деревянный…
— Миша, ты видишь — я работаю, — сказал отец. — Мы же договаривались. И вообще — с кем это ты дрался?
— Папка, это неважно, ну скорей, их еще можно спасти!
— Кого — их?
— Маленьких человечков!
Отец, уже начавший было подниматься со стула, снова сел.
— Сын, ты бредишь. Ну подумай сам, ты же большой — какие могут быть маленькие человечки?
— Настоящие человечки, только маленькие, а они пустили к ним крысу, а меч у меня в столе лежит, ты понимаешь?
— Скажи лучше, кто тебе так губу разбил? Дай-ка посмотрю…
— Папка! Поздно будет, не успеем!
Мишка бросился в свою комнату, схватил меч и вернулся.
— Вот, видишь? Они у них отобрали, им теперь нечем сражаться, пойдем скорее!
— А этот ножик у тебя откуда? Дай-ка сюда. И вообще — ни я никуда не пойду, ни ты никуда не пойдешь. Всё. То же самое темное взметнулось в Мишке.
— Проклятые! — закричал он и кинулся к двери. — Проклятые!!!
Но в дверях стояла мать.
— Кого это ты проклятыми честишь?
— Пусти!!! — простонал Мишка.
— Ах, ты… На мать с кулаками! Мерзавец маленький! А ну!..
Совсем без сил лежал Мишка в постели. Плакать он больше не мог — выплакал все. Саднили разбитые губы, во рту все еще было солоно от крови. Саднила порезанная ладонь. Но меч он им не отдал. Меч лежал под подушкой. Из-за двери доносилось бубнение диктора программы «Время». Потом мать сказала:
— Господи, что же это в мире творится. Вот ведь ни газет читать не хочется, ни телевизор смотреть. Страшно-то как, Володя… Так и хочется на необитаемый остров. Чего людям не живется, чего им надо?
Мишка лежал и думал. Чего людям надо? Много всего надо, а главное — чтобы не отбирали настоящие мечи и не давали взамен щепки, да еще накануне сражения… Тьма обступала его со всех сторон. Мишка повернулся на бок, сунул руку под подушку, нащупал меч. Ему показалось, что рукоять меча растет, становится как настоящая, вот ее можно обхватить как следует… «Спи, мальчик», — обещающе сказала темнота. Таким же тоном говорит Козел: «Иди сюда. Иди, иди…»
Спи, мальчик.
8. НИКА, ИЛИ АННАБЕЛЬ
— А вы, Берт? — повернулась к нему Аннабель.
Берт помедлил. Тронул щипцами дрова в камине, положил поверх догорающих еще две чурочки. Отсвет огня странным образом смягчал его черты.
— Не знаю, принцесса… Я согласен с генералом — пройти прямым путем будет немыслимо трудно. Невозможно. Но уходить в изнаночный мир… Наверное, это правильно. Но мне просто не хочется.
