Стоит ли бояться того, что можно понять?
По-настоящему страшна лишь темнота.
Государство изобрело гениально простой способ заставить себя бояться: оно стало превращать привычное в иррациональное. Самые невероятные кошмары, ворвавшиеся на страницы романов Дика из наркотического бреда, бледнеют перед искусством правительств превращать жизнь в ад. Лишите быт человека логики — и его можно брать голыми руками. Извратите его прошлое — и он готов стрелять в собственных детей. Скажите, что мир построен на лжи, — и он поверит вам.
Роман «Опоздавшие к лету» тоже построен на лжи. Колдовской сад — мираж, Полярная звезда — морок, правдива лишь великая ложь войны и смерти. В какую ложь верить? Идти ли вечно на Север, прикрепив на бушприте Полярную ввезду, или рубить шашкой картонные танки?
Что есть правда? Что есть вера? Правда ли то, во что можно верить?
Каждый пролет гомерического Моста можно потрогать руками, но если само тело твое перестает существовать для пуль, взглядов и прикосновений — как верить своим ощущениям? Кинопленка беспристрастна и правдива, пока она не проявлена и не смонтирована, но, извлеченная из камеры, она немедленно начинает лгать.
Неужели это всеобщий мировой закон? Или же эта ложь — необходимое условие существования человека? Или — Государства? Но мир сам по себе не знает лжи, а человек способен эту ложь распознать — какая бы она ни была изощренная. Государство же существует лишь благодаря лжи. То, что человек нуждается в опеке свыше, — ложь; отвергнув опеку Бога, человек не нуждается больше ни в чьей. То, что общество нуждается в упорядочении, — ложь;
Государство разрушает упорядоченность жизни, меняя законы по своему желанию.
Ложь — естественное состояние Государства. В одном из миров, созданных Андреем Лазарчуком, существует Голем — разум, порожденный Государством, ублюдочное дитя социальных потрясений двадцатого века. Он существует, но он не существо — это кибернетический разум, воплощенный не в металле и полупроводниках, но в колоссальной бюрократической системе. Смыслом существования Голема является преобразование лжи бумаг в ложь действительности. Начав свое существование в мире, где ложь была безыскусна и наивна, он придал лжи глобальную стройность и монументальную величественность. Мир Голема превратился в мир тотальной лжи — лжи мыслей, слов, поступков, лжи смерти и забвения. Мир диктатуры лжи, где ложь в принципе невозможно обнаружить — ибо не на что опереться при этом, кроме как на другую ложь. Человек, который не может существовать, не определив для себя каких-то основополагающих истин, вынужден принимать в качестве таковых ложь.
И человек перестает быть человеком.
Или просто перестает быть.
…Мы живем в Мире Великой Тоски.
В нем есть все — красота и порок, золото и смерть. В нем бездна несовершенства, которое — помните? — порождает такие же несовершенные миры. Может быть, в нем есть Бог. Но если Он есть, то мир наш Он создал, не летая над бездною во тьме. Он создал его, стоя в очереди за молоком.
* * *
Есть авторы, чья творческая эволюция изумительно легко прослеживается. Вот простенькая базовая идея, от которой автор оттолкнулся в своем первом произведении. Вот во втором произведении эта идея повернута под несколько иным углом и приобрела очертания концепции. В третьем она парадоксально подана. В четвертом — вывернута наизнанку… Автор как будто отмечает новым произведением каждый шаг своего взросления.
Ярчайший пример автора такого рода — ранние братья Стругацкие. Это уже потом они начали перепрыгивать через ступеньки, воплощать в повести и романы одну задумку из десяти… Невозможно говорить о Лазарчуке, не упомянув Стругацких. Стругацкие построили интеллектуальный фундамент всего творчества Лазарчука. Они создали социально-психологическую фантастику, смоделировав многие предельные ситуации взаимоотношений личности и социума. И в какой-то степени закрыли эту тему. Но они так никогда и не брались — не решились? — смоделировать проблему взаимоотношений личности с реальностью как таковой. Проблему человека, которого существующая реальность не устраивает. И который в силах создать реальность новую. Они так и не решились осознанно стать Творцами Миров.
Лазарчук пришел к этому уже на втором шаге своего пути. А первый его шаг был вполне строевым. В когорте так называемых «молодых фантастов», которых так успешно мариновали на семинарах Союза писателей в восьмидесятых годах, его имя почти не выделялось. Рассказы, которые удавалось опубликовать в то время, свидетельствовали о профессионализме — редко чуть более того. «Гран-при», полученная на зарубежном конкурсе фантастического рассказа, — только ленивый тогда не получал таких премий, благо конкурсов было много… Буква "л" в алфавите устроилась где-то посередке, а потому в бесконечных перечнях «талантливых, но, к сожалению, мало публикующихся» авторов Лазарчук занимал центристские позиции.
«Тепло и свет» он написал примерно в это время. Повесть эта помечена той же романтичной отвлеченностью, что и метафорические «Сказки», писавшиеся тогда же и чуть раньше. Пройдет немного времени — и творимые им миры приобретут осязаемость и конкретность.
А пока он предпринимал первые попытки издать книгу. Сборник «Сад огней», предложенный Красноярскому книжному издательству в 1986 году — всего десять лет назад! — рубили смачно и под корень. Рубили массово — четыре разгромные внутренние рецензии! Рубили с идеологически выдержанных позиций: упрекали в излишней отвлеченности («В абстрактной стране живут герои рассказа „Середина пути“…») и чрезмерной привязанности к реализму («Спрашивается, в какой стране платят за диссертации, не имеющие смысла — ни прикладного, ни теоретического? В нашей, социалистической, вынуждены мы признать…»). Рецензенты держимордствовали и развлекались вовсю. Естественно, книга была отвергнута. В 1987 году он предложил тому же издательству новый сборник. На этот раз в сборнике обнаружилась «философия, чуждая нашим национальным традициям», герои рассказов вдруг оказались «безродными», а их поступки — «антигуманными». Книга не пошла. В 1988 году родился роман «Опоздавшие к лету». Первый том его, предложенный в то же самое Красноярское книжное издательство, также был отвергнут — на этот раз по соображениям эстетическим. Внутренний отзыв писал тонкий стилист. Оцените, попробуйте на вкус: «…соединение устойчивых клишированных формул с неопределенным, размытым контекстом»… «…история строительства стратегического моста становится не столько шифром к символике, сколько замещает собой героев»… «…слишком много риторики вперемешку с допинговой взвинченностью отдельных эпизодов»…
Теперь его рукописи ошеломленно читают и обсуждают на Всесоюзных семинарах («Семинары дали мне всё», скажет Лазарчук позже в одном из интервью). Ольга Ларионова высказывается в том смысле, что если бы ей дали новую рукопись Стругацких и новую рукопись Лазарчука, то она не знала бы, что ей читать в первую очередь. В узких кругах его уже отлично знают. Любители фантастики, окольными путями добывшие рукописи его рассказов, приносят их в местные журналы. Кое-что даже удается опубликовать! Рассказ «Из темноты», например, внезапно появляется в полутолстом региональном журнале «Днепр». И с тех пор, кажется, так нигде и не переиздавался…
