— Девочка моя, я даже не знаю, что можно сказать сейчас, потому что я даже не мечтал об этом, а только тосковал, что ничего больше не будет никогда, и даже те два года мы виделись урывками и редко, и много времени потратили даром и на пустяки, это счастье, которому нет сравнения, потому что я искал тебя и не находил, и все равно искал, потому что только ты есть на свете, потому что только ты есть на свете, потому что только ты есть на свете, потому что ты или есть, или нет, а третьего не дано…
— …нет, выключи верхний свет, я включу здесь, так лучше, правда, так лучше, смотри сюда, вот сюда и вот сюда, наверное, я старею, да, у меня уже морщинки, вот и вот, ты еще помнишь меня ту, я была тоненькая и стройная, мне было восемнадцать лет, а теперь мне уже за тридцать, и мы жили долго, долго и счастливо, я хочу, чтобы так было, я так хочу этого, что так станет…
— …боже мой, какая ты красивая, как ты можешь говорить, что ты стареешь, я буду целовать все твои морщинки, и я не хочу знать, сколько кому лет, потому что времени нет, нет и не было никогда, оно не проникает сквозь эти стены и ставни, мы всегда живем здесь, и не было ничего иного…
— …а еще я хочу, чтобы шел дождь, и было море, и было много солнца и цветов, и ты смотрел на меня так, как сейчас, и так было всегда…
— Что это?
— Это от пули, положи сюда руку и спрячь его, спрячь и не выпускай, потому что там живет прошлое…
— Пусть спрячется и спит, свернется в клубок и спит, и не просыпается никогда, потому что нам хорошо и без него, только без него…
Их голоса доносились будто издалека, а где-то рядом беззвучно звенели перетянутые струны, и не было больше ничего, кроме этого безмерного, счастливого, любовного, разлитого, кипящего, истомного, ликующего, гибнущего, темного, растущего, слепящего, тающего, последнего…
Март уснул и проснулся, и не понял, где он, но сразу же раздались легкие шаги, и возникла Венета в коротком халатике из чего-то пушистого, села рядом и тихонько стала смеяться, и уткнулась в него лицом, и взглянула в глаза, и в ее глазах было немыслимое облегчение, а от уголков их к вискам тянулись лучики-морщинки.
— Это ты, — выдохнула она. — Это ты наконец…
Потом они отвинтили болты и открыли ставни, и оказалось, что снаружи льет дождь. В доме было решительно нечего есть, Венета нашла только банку бананового джема, и они съели этот джем, запивая вином. Март не пил вина много лет и теперь мог бы ожидать от себя всяких фокусов — не в смысле поведения, конечно. Он начисто израсходовал себя. Потом им пришлось поехать все-таки в ресторан.
— Март, — повторяла Венета, — Март, Март… Я никак не могу привыкнуть к твоему новому имени. Слушай, какая пошлятина: молодая жена пожилого бизнесмена убегает от мужа с модным столичным художником. Фи!
— Жуткий скандал, — сказал Март.
— Какой пример мы подаем молодому поколению?
— Развратный.
— Где же наша нравственность и чистота?
— Действительно — где?
— Знаешь, — сказала Венета, становясь вдруг серьезной, — я раньше все время считала, что поступаю дурно; а теперь мне кажется, что это самый праведный поступок в моей жизни и что все грехи свои я вчера искупила…
В холле отеля Марта окликнул портье. Какой-то человек, не назвавший себя, приходил трижды и наконец оставил записку:
«Срочно позвоните мне или зайдите. Л.П.» Слово «срочно» было жирно подчеркнуто. Кроме того, пришла длинная телеграмма от Ассоциации с оплаченным ответом. Марту предлагалось в самые сжатые сроки заканчивать работу, чтобы принять участие в оформлении нового Клуба ветеранов в столице. Об этом следовало подумать, ветераны очень хорошо платили. Март посадил Венету за столик и пошел к автомату звонить Петцеру. Петцер взял трубку сразу.
— Добрый вечер, Леопольд, — сказал Март.
— Слава богу, Март, — сказал Петцер, и в голосе его прозвучало что-то такое — такое вдруг теплое, что даже через телефонные искажения донеслось это тепло, и сам он, засмущавшись, заворчал:
— Ну что за манера у наших художников, пропадают без следа, хоть бы предупредил, что ли…
— Случилось что-нибудь? — понял Март.
— Случилось… Утром в междугородном автобусе взорвали бомбу.
Такая каша… Андрис сейчас там.
— П-понятно…— процедил Март.
— Ты откуда звонишь?
— Из отеля.
— Тогда я выезжаю — и поужинаем. Подождешь?
— Давай.
Столик был уже накрыт, и Венета, не дождавшись, уплетала бифштекс.
— Этот портье здесь давно? — шепотом спросила она.
— Нет, — покачал головой Март. — Дня три-четыре.
— Это он стрелял в Минга, — сказала Венета.
Март непроизвольно оглянулся.
— Все понятно, — сказал он. — Это засада на Шерхана. Он где-то здесь. Сегодня взорвали бомбу в автобусе.
— Много убитых?
— Не знаю.
— Сволочь какая.
Они пообедали и взяли мороженое, чтобы не скучно было ждать Петцера. Он появился минут через двадцать с букетом роз.
— Мадам! — обратился он к Венете. — Же ву при…
— Что это значит, Леопольд? — спросил Март, но Петцер на него никак не отозвался, даже не посмотрел.
Венета элегантно подала ему руку, и Петцер не менее элегантно прикоснулся к ней губами и завел глаза.
— Оказывается, про вас болтает весь город, — сказал он, присаживаясь. — Жаль, я не прислушивался. Такой смелый адюльтер в наших краях впервые. Почти парижский шик.
— Доктор, — сказала Венета, — не надо пошлить. Просто порадуйтесь за нас, и все.
— Простите ради бога! Видите ли, я был очень встревожен за Марта и теперь, кажется, чуть-чуть перехлестываю…
— Кстати, интересная новость для вас. Новый портье — «конторщик».
— Ого! — присвистнул Петцер. — А я ему дал на чай. Ладно, это надо учесть.
— Много дали? — спросила Венета.
— Динар.
— Переплатили.
— Добавь еще, — сказал Март. — Глядишь, и зачтется когда-нибудь.
Больше о серьезном не говорили. Петцер был в ударе — как понял Март, из-за каких-то своих удач, — Март с Венетой находились в настроении совершенно радужном, потом к ним подсел Белью и принялся рассказывать анекдоты из практики, а уж совсем под закрытие появился Тригас.
Он остановился у входа, и Март помахал ему рукой, Тригас тоже помахал ему, но пошел к бару и с ходу опрокинул в рот рюмку горькой. Только тогда подошел к столику и сел. Он был пьян.
— Ты где пропадал? — спросил Март.
