– Са-а-бли вон! Рысью-марш!
Эх, трубача нет! А без него – что за кавалерийская атака! Никакого шика. По правилам сейчас следовало трубить к галопу, а потом – «Марш-Марш!» и «Строй равняйсь!». Эскадрон, подняв палаши, пускает в карьер; усатые унтеры следят, чтобы кавалеристы на правом фланге не отпускали особенно поводов, ибо опытом доказано, что левый фланг не успеет скакать за правым, ежели оный пустит без всякой сноровки…
Серые увидели угрозу и начали поворачивать навстречу. Поздно: гусары не успели не то что разогнаться навстречу кавалергардам, а даже не смогли сплотить ровной линии; к тому же партизаны, воодушевленные помощью, сломали своего ежа и кинулись отбивать остановившихся гусар от строя, окружая их вопящей толпой, ощетиненной вилами и косами. «Французы», попавшие в середину таких группок, крутились на месте, ловко отмахивая саблями тянущиеся со всех сторон дреколья.
Однако две трети серых все же успели сбиться вместе и встретить атаку лицом к лицу. В последний момент они даже слегка разредили строй, и тяжелые кавалеристы картинно, работая на публику, гребенкой прошли сквозь гусар; залязгали клинки, и барон краем глаза увидел, как черно-серебряные александрийцы поскакали в обхват, прижимая серых к нестройной массе партизан – на вилы, на косы, на разгром…
Офицер серых ловко (барон даже удивился – откуда такая сноровка у далеких потомков?) отбил два удара баронова палаша, потом отсалютовал Корфу саблей:
– Ну что, расходимся? Классно отыграли!
Барон согласно кивнул, принял коня в сторону:
– Назад, господа кавалергарды! Ры-ы-ысью!
– А барон-то… бог войны! – радостно крикнул Николка.
Я кивнул. Корф и правда был хорош, хотя и пришлось ему сменить роскошное латунно-полированное облачение на более соответствующие эпохе – черную крашеную кирасу и высокую кожаную каску со щетинным гребнем.
Впрочем, рассматривать кружащих в клубах пыли и упоенно звенящих клинками кавалеристов было некогда. Упереть тяжелое ружье прикладом в землю… потом, скусив патрон, всыпать порох в ствол и прибить бумажным пыжом. На языке – кислый привкус меди от капсюля, который, чтобы не потерять, пока держишь в губах: не забыть надеть его на шпенек, иначе молоточек замка только всухую щелкнет, не воспламеняя пороха в казеннике и не толкнув в плечо отдачей…
Оружие раздобыл нам все тот же барон – в Фанагорийских казармах кроме винтовок Крнка и прочего оружейного хлама нашлось несколько старых, времен еще Крымской войны, капсюльных ружей с латунными накладками. Возиться с «постройкой» мундира мы не захотели – хотя, может, и зря; в швальне Троицко-Сергиевского резервного батальона сшили бы и не такое. Но вместо этого мы, под чутким руководством Порфирьича, денщика Корфа, посетили Сухаревку и подобрали там вполне антуражные армяки, кушаки, шаровары и прочее, необходимое уважающему себя «партизану» тряпье. Вон Ромка заткнул за пояс приобретенный там же, на Сухаревке, крестьянский топор – нарочно выискивал вот такой, понеказистее, с истертым бог знает за сколько лет топорищем и неровным, грубой деревенской ковки лезвием.
Ранцы партизанам тоже не полагались; ограничились грубыми холщовыми торбами через плечо, в которых навалом лежали накрученные Порфирьичем бумажные патроны. Старый солдат долго учил нас хитрой науке ружейных приемов: «скуси патрон», «сыпь порох», «прибей заряд»…
Сам старик стоял сейчас рядом с нами – Корф строго наказал денщику следить, чтобы нас, значит, не обидели или там конями не потоптали – баталия все-таки… Ну это он зря – толпа «партизан Герасима Курина»
[9]
на поверку оказалась состоящей из мальчишек окрестных школ, собранных на фестиваль и одетых в одинаковые бутафорские колпаки и кафтаны. Надо было видеть, как «партизаны» с пылом кидаются на французских кавалеристов, в запале силятся ткнуть супостатов фанерными косами и, картинно подпрыгнув, десятками валятся на землю после очередного пушечного выстрела! Порфирьич унтерским рыком построил свое невеликое войско – и все мы, четверо, споро заряжая ружья, били в сторону шеренг красно-синей пехоты слитными залпами…
– А все же я не понимаю, Макар, зачем тебе понадобилось тащить наших гостей на фестиваль? Вот уж нашел чем удивить – игрища в старинные сражения! Ну я понимаю, когда Роман барона привез тогда в Коломенское… а теперь-то зачем? Неудобно даже. Нам что, показать им больше нечего?
Каретников поглядел на Олега Ивановича и вздохнул.
– Все-то ты по себе судишь, Олегыч. Нет, я понимаю, конечно, что иные реконструкторы слегка стыдятся своего увлечения – ну то есть в своих кругах, конечно, все круто, есть чем гордиться, а вот на работе не рассказывают лишний раз, чтобы не услышать чего-нибудь снисходительно-ироничного, типа «ряженые» или «не наигрались в детстве». Но мы-то с тобой, кажется, уже давно выше подобных комплексов? И потом – что значит «показать больше нечего»? Мы ведь, кажется, не экскурсии сюда устраиваем – нам с этими людьми предстоит большие дела делать. Так что уж отвыкай, будь любезен, от такого тона, пора бы…
– Опять ты все наизнанку вывернул! – возмутился собеседник. – А я между тем совсем иное имел в виду. Времени у нас не так уж и много, а вы с бароном тратите его на всякого рода пострелушки. По-твоему, это правильно?
– А я вот позволю себе с вами не согласиться, дражайший Олег Иванович! – встрял в разговор Евсеин. – Если вы захотите услышать мое мнение, то посещение этого народного гуляния – просто гениальный ход. Возьмите меня: уж кому-кому, а мне грех жаловаться на привыкание к чужому времени, а вот поди ж ты – на этом празднике я наконец по-настоящему ощутил, что вы, потомки, в сущности, не так уж далеки от нас. История у нас общая, предки тоже. А что до привычек и окружения – разве это так уж и важно? Люди во все времена одинаковы. Да вот хоть замени сейчас это все… – и он широким жестом обвел ряды клеенчатых навесов, где торговали сувенирами, бутербродами и жарили шашлыки, – …на лоточников с Охотного да Сухаревки. Думаете, кто-нибудь заметит подмену? Наоборот, решат, что власти постарались и сумели еще детальнее передать «дух прошлого»…
Олег Иванович хмыкнул. Спорить с Евсеиным было не с руки. С тех пор как к доценту окончательно вернулась память (спасибо Каретникову и его хитрым пилюлям), историк активно вживался в новые реалии и успел за месяц с небольшим стать среди них совершенно своим. Идею совместной, всей группой, поездки на Вохненский военно-исторический фестиваль он воспринял с восторгом – впрочем, как и Корф, и Яша с Николкой, – и с головой ушел в подготовку к этому мероприятию.
Казалось бы – чего уж проще? Походы через портал вся компания освоила уже прилично; Николке и Семеновым пришлось основательно перетрясти закрома, и теперь у каждого из членов их небольшой группы имелась своя бусинка от древних четок. Она во всякое время открывала портал, соединяющий девятнадцатый век с двадцать первым, так что, дабы не примелькаться на улице Казакова (носившей в прошлом название Гороховской), пришлось выработать даже особую процедуру перехода. В девятнадцатый век проникали так: в портал входили со стороны дворика в двадцать первом веке, с тем чтобы оказаться в прошлом на тротуаре. Во дворе дома Овчинниковых было слишком уж много внимательных глаз; и если студенты, населяющие съемные комнаты, были заняты лишь самими собой, то бдительный дворник Фомич нипочем не упустил бы визитеров из виду. Благо в последнее время он насмотрелся на странных гостей.
