– Ну а мы-то здесь при чем? – хмуро осведомился барон. – Мало ли кого в Москве грабят! Какое, скажите на милость, это имеет к нам отношение?
– Да вроде бы и никакого, ваше высокородие, – усмехнулся Гиляровский, – если бы не одно обстоятельство. Я, видите ли, после того налета на «Сибирь» дал себе труд расспросить аборигенов по поводу сопутствующих обстоятельств. И что бы вы думали? Оказалось, что как раз перед тем, как те злодеи схватили нашего юного друга, – и репортер в который раз уже кивнул на молчавшего в кресле Яшу, – перед окнами трактира летала какая-то огромная то ли стрекоза, то ли шмель – не поверите, размером с кошку! Я, конечно, решил, что это им спьяну померещилось – Хитровка, известное дело! – но когда мне то же самое уже человек с десяток рассказали – заинтересовался и предпринял поиски. И что бы вы думали? Ну-ка, голубчик, – повернулся Гиляровский к стоящему в дверях Порфирьичу, – принеси, если можно, ту штуковину, что я в передней оставил…
Порфирьич вопросительно взглянул на барона, тот кивнул, и денщик вышел из зала. Минуту спустя он вернулся, катя перед собой сервировочный столик темного дерева на низких спицевых колесиках; столик был покрыт холстиной, под которой имелся какой-то угловатый предмет неправильной формы.
– Обошлась мне эта диковинка в цельные тридцать рублей, – продолжал Гиляровский, наслаждаясь эффектом, произведенным на слушателей, – но, как оказалось, дело того стоило. Прошу, любезный, не будем заставлять господ ждать.
Порфирьич, повинуясь кивку Корфа, сдернул холстину – и взорам собравшихся предстал необычный предмет. Яркое пластиковое насекомое – раздавленное, топорщащееся наружу полупрозрачными пропеллерами и хромированными штангами.
Яша приподнялся в кресле, не отрывая взгляда от мертвой стрекозы. Каретников горько вздохнул и сокрушенно помотал головой, барон негромко выругался сквозь зубы.
На сервировочном столике лежал смятый в хлам дрон-квадрокоптер из китайского набора «Юный шпион». Никелированные штанги были перекручены, яркая пластмасса местами треснула, один из пропеллеров отсутствовал, но, несмотря на все эти повреждения, предмет все равно выглядел чужеродно и загадочно.
Тягостное молчание нарушил барон:
– Что-то вы повторяетесь, коллеги. Третий уже раз, как я понимаю? Сначала мой друг Никонов, потом вы, Яша, а теперь вот и господин репортер?
– Простите, не понял, – нахмурился Гиляровский. – О чем это вы, барон?
– Да не обращайте внимания, Владимир Алексеевич, – махнул рукой Корф. – Это так, наши внутренние дела…
– Внутренние, говорите? – усмехнулся репортер. – То есть у вас некая… организация? Нечто вроде союза розенкрейцеров, не так ли? Я, разумеется, далек от того, чтобы заподозрить в вас, барон, сторонника «Народной воли» или подобных радикальных организаций, но, знаете ли, порой наводит на мысли…
– Ну почему же! – как бы про себя пробормотал Каретников. – Если господам декабристам уместно было в бунтовщиков поиграть – так чем наш барон хуже? С чего это вы ему в свободомыслии отказываете?
Репортер выставил перед собой ладони:
– Не дай бог, я никому ни в чем не отказываю. Просто мне показалось, что ваши, господа, занятия лежат в несколько иной… мм… плоскости. Более, так сказать… романтической, что ли.
Корф усмехнулся:
– Да уж куда романтичнее! Борьба за свободу, народное счастье, справедливость…
– «Бога нет, царя не надо, губернатора убьем!»
[36]
– поддержал барона Каретников. – Увы, разочарую вас, Владимир Алексеевич, мы и правда не относимся к этим господам. И наши интересы действительно лежат в иной плоскости.
– А позволено мне будет осведомиться – в какой? – спросил Гиляровский. – Вы только, ради бога, не поймите это как попытку оказать на вас какое-то давление, но, согласитесь – раз уж я оказался причастен к некоторым вашим… скажем – затеям, то вполне могу проявить подобный интерес. В конце концов, вы же сами сказали в свое время, что обязаны мне за ту небольшую услугу, не так ли, господин барон?
– И что же, вы решили теперь предъявить вексель к оплате? – полюбопытствовал Корф. – Что же, весьма… своевременно.
– Вовсе нет, вовсе нет. Я лишь позволил себе заметить, что наше недолгое сотрудничество оказалось весьма полезным – во всяком случае, для вас. И если мне не изменяет память, я не давал вам повода упрекнуть меня в излишней болтливости? Хотя, помнится, не давал вам обещания хранить ту хитровскую историю в тайне…
– Да, это большая жертва… для человека вашей профессии, – отпарировал Корф, но тут же поправился, увидев, как насупился Гиляровский: – Упаси господь, Владимир Алексеевич, я это без задней мысли. Наоборот, понимаю, что вам, как серьезному журналисту, непросто удержаться от того, чтобы не расследовать такого… хм… такое необычное происшествие.
– Но, как я понимаю, расследованием вы и ограничились, не так ли? – продолжил за барона Каретников. – И теперь рассчитываете, что мы оценим вашу сдержанность и будем более… скажем так, откровенны?
– Примерно так, – ответил журналист. – Вы уж поймите меня, господа: по Москве ходит масса загадочных историй, но они по большей части относятся к разряду баек о кладе Ваньки Каина или о библиотеке Ивана Грозного. А тут – самая настоящая загадка в духе, можно сказать, авантюрных романов, и вы требуете от журналиста, чтобы он остался равнодушен к такому материалу? Нет, я понимаю, вы доверились мне – и это, вне всяких сомнений, накладывает на меня определенные обязательства, – но надо ведь и честь знать!
– А скажите-ка, дражайший Владимир Алексеевич, – поинтересовался Каретников. – Сами-то вы к какому разряду нас относите? На нигилистов мы, по вашим словам, не похожи, на искателей московских кладов – тоже. Какая же, с позволения сказать, версия у вас родилась на наш счет?
Гиляровский помялся несколько озадаченно.
– Да я и сам голову ломаю, – признался он. – Будь мы в Петербурге – заподозрил бы какие-то политические или, спаси Создатель, шпионские игры. А ежели в Варшаве или, к примеру, в Лемберге – то, возможно, уголовщину очень высокого пошиба. Вы уж простите, барон, на московских «деловых» вы с вашими друзьями, конечно, не похожи, а вот на взломщиков или мошенников международного уровня – очень даже. Это, знаете ли, публика порой аристократичная до крайности…
– Ну спасибо, – усмехнулся Корф. – И все же? Ощущается в ваших словах эдакое сомнение…
– Разумеется. Если бы я так думал, то к вам ни за какие коврижки не пошел. Нет, у меня мысли, господа, совсем иного свойства… такого рода, что о них пишут скорее уж авторы приключенческих романов. А если уж совсем откровенно – никаких внятных мыслей у меня нет вовсе. Потому и решился на этот разговор с вами.
Барон помолчал, потом обменялся долгими взглядами с Каретниковым. Тот пожал плечами и чуть заметно покачал головой. Мимика эта не осталась незамеченной – журналист нахмурился и собрался было что-то добавить, но Корф его перебил:
