– Какие у вас интересные коньки, Иван! – сказала Варя, хватаясь за мой локоть; мы как раз вписывались в поворот у столба, украшенного гроздьями разноцветных электрических лампочек. – Никогда таких не видела! А что это на них за надпись?
«Еще бы ты видела! – подумал я. – И дернул меня черт притащить коньки из дома… Нет, они, конечно, не отсвечивают на весь каток флуоресцентным пластиком кислотных расцветок, но все же – нашлепки, защищающие костяшки, белые пластиковые «стаканы» с впрессованными в них узкими стальными лезвиями, да и надпись эта, будь она неладна… А все почему: не решился уродовать ноги на здешних «прокатных» уродцах, которые – не поверите! – надо приматывать к ноге ремнями. А вот Варенька ничего, катается, и получше, чем я на своих суперстильных, со вставками из микропоры…»
Пришлось выкручиваться:
– Это… мне-э-э… отцу прислали, из Канады!
Хоть здесь не соврал – коньки и правда были не китайскими, а самыми натуральными канадскими и стоили кучу денег. Спасибо моей американской мамаше – во время очередного приступа материнской любви вспомнила, что у нее вообще-то в дикой России растет сын… не хочу об этом, неприятно…
А Варенька, раскрасневшаяся, веселая, продолжала:
– Ой, Иван, что-то у меня правый конек вихляется. Давайте найдем местечко, я поправлю…
– Да влегкую… простите, Варя, конечно, сейчас… – поправился я, и мы покатили к лавочкам, окружающим снежный островок. На ходу мы то и дело уклонялись от парочек. Мимо пролетели Марина с Серегой Выбеговым – кадет сделал нам ручкой, а его партнерша послала воздушный поцелуй. За ними следовал Николка; гимназист катался хуже своей сестрицы, так что сейчас ему было не до глазения по сторонам, – все силы уходили на то, чтобы удержаться на ногах.
– Ну что же вы, Иван! – недовольно сказала моя дама. – Подайте мне руку, я сяду…
Машинально я протянул Варе руку; она, затормозив, пристроилась на краешке заполненной до отказа лавочки и принялась возиться с ремнями. Было неудобно – длинные полы платья мешали добраться до пряжки, короткий полушубок (или как это здесь называется?) не давал нормально согнуться в поясе и дотянуться до башмачка, к которому были примотаны лезвия. Я спохватился:
– Постойте, Варя, давайте помогу!.. – опустился на колено перед девочкой и подхватил ладонью лодыжку с намерением подтянуть ремни.
Вместо того чтобы протянуть мне ногу с коньком, Варя дернулась назад, чувствительно заехав лезвием конька мне по ладони.
– Черт… так и руку распороть можно!
– Простите… – буркнула Варенька, и я удивленно поднял глаза – голос девочки звучал как-то странно.
Да и сама она не была в восторге от моей галантности. Сидевшая рядом с нами барышня лет двадцати удивленно смотрела на меня, а ее спутник, молодой офицер-артиллерист, понимающе усмехнулся. Я с запозданием сообразил, что делаю что-то не то: ну да, этот такой естественный для нас жест – поправить конек спутнице – здесь, пожалуй, может быть воспринят как фривольность…
– Простите… гхм… – в замешательстве выдавил я. – Простите, Варя, я хотел… А вот в Канаде так принято, чтобы…
Я нес какую-то чушь и, наверное, сам запутался бы, но тут Варя, решительно отстранив мою руку (сам не заметил – но я все стоял перед ней на колене и продолжал цепляться за лезвие), привела свой спортинвентарь в порядок.
– Поедемте, Иван, догоним Марину с кузеном…
Мы проделали еще два круга. Лисья шапочка Маринки и башлык Сережи то и дело мелькали впереди; пошел легкий снежок, оркестр заиграл какой-то прозрачный, искристый вальс. И мне так и хотелось подхватить Варю за руки и закружиться с ней по льду – хоть я и не умею этого делать, но сейчас, наверное, получится…
Музыка затихла. Я вдруг понял, что мы стоим возле террасы с оркестром, и Варя, задыхаясь (последний круг был слишком быстрым) смотрит на меня такими сияющими глазами, что я сразу забыл про все – даже про то, что вокруг девятнадцатый век и до моего рождения еще сто с лишним лет… Я осторожно положил ладони ей на плечи, и девочка боязливо подалась навстречу, закрыв глаза, и…
– Так-так! – раздался злодейский голосок Марины. – Вот вы, значит, куда спрятались!..
Волшебство кончилось. Варенька вырвалась из моих объятий и скрылась в толпе катающихся. Оркестр вновь заиграл – на этот раз мазурку, – а я, как дурак, торчал возле террасы и глядел ей вслед…
Сережа Выбегов стоял за спиной Маринки – кадет, похоже, не знал, как себя вести в щекотливой ситуации.
«Как бы в рожу не заехал, – ни с того ни с сего подумалось мне. – Он же белый офицер, хотя и кадет, правила чести, то-се, а Варька – его кузина… тьфу, какой на хрен белый, совсем свихнулся?!.»
Марина неожиданно подхватила меня под локоть и увлекла в сторону от террасы. Сережа проводил нас неодобрительным взглядом, но остался на месте.
– Кстати, мон ами Жан, – ядовито произнесла девочка. – Давно хотела спросить – кто вы на самом деле? Раз уж вы вскружили голову моей подруге, то я, пожалуй, имею право знать?
– Как это – кто? – опомнился я. – Я же сто раз…
– Да-да, конечно, Аляска, Америка, трудное детство, револьвер вместо деревянной лошадки, – картинно скривилась мадемуазель Овчинникова. – Жан, оставьте эти сказки для моей mama. Пока за вами бегал только мой дражайший кузен, я не вмешивалась – у мальчишек свои дела. Но раз уж речь зашла о таком воздушном существе, как Варенька… Давайте-ка, признавайтесь, ваш отец – он кто, капитан Немо или сумасшедший ученый с острова Лапута? И не вздумайте лгать, мне все известно!
Я ошалело озирался по сторонам и молил бога только об одном – чтобы Сережа Выбегов, изо всех сил делающий вид, что ему нет никакого дела до нашего с Мариной разговора, и в самом деле ничего не слышал.
– Любезничаете? – Спасение пришло в лице Вареньки – она закончила круг и вновь оказалась возле террасы. – Ну спасибо тебе, Овчинникова, век не забуду…
– Не стоит. Heureux de vous aider, mademoiselle Rusakova
[65]
, – Маринка присела в шутливом реверансе. – Ладно, поехали еще покатаемся. А вы, Жан, не думайте, что беседа закончена. Теперь вам с моим дорогим кузеном не отвертеться!
И упорхнула под мазурку вместе с Сережей.
Нет, видали? И что мне теперь прикажете делать?!
Глава 10
Вечер, поздно. С ног, кажется, свалишься от усталости… в последнее время все чаще приходится возвращаться домой в таком вот, выжатом, как губка, состоянии.
На углу оранжево мерцает фонарь… Кто там?
Никого. Показалось. Неужели уже начинаются видения?
Надо идти домой. Правда, очень не хочется – там сестра, Аня. Двух недель не прошло после годовщины смерти папы. Ани в тот день целый день не было дома; когда спросил, где была, – ответила: «На Волковом кладбище».
