– О бренности всего земного.
– Чушь! Выброси из головы. Летим ко мне, выпьем по маленькой.
– А… не понял, – закашлялся я. – Это что, так принято? Все умирающие должны выпить с вами бокал забвения?
– Впервые слышу, – задумалась Смерть. – Но мысль интересная. Я поговорю там наверху. Действительно, может получиться неплохая традиция! Ты какое предпочитаешь, красное или белое?
– Все равно, лишь бы много.
– Ой, да ты в печали! Открой душу бабушке. Мы все же старые друзья, чего таиться. Влюбился небось?
– Нет.
– Врешь. По глазам вижу, что влюбился. Ну, расскажи, расскажи! Может, я чего тебе посоветую.
– В каком смысле?
– В прямом. Ну, как завладеть ее вниманием. Как очаровать девушку, как привлечь. Это, друг ты мой усатый, целая наука. Я всего насмотрелась, мне такие ловеласы попадались! Вот увидишь, через неделю она будет твоей!
– Моей?! – в ужасе взвыл я. – Нет! Не надо. Пусть уж она живет. Я не хочу ее смерти!
– Странный ты… Можно подумать, я хочу. Дураку понятно, что если она умрет, то ни о какой любви между вами не может быть и речи. Если ты, конечно, не страдаешь некрофилией?
– Да ничем я не страдаю! С какого рожна вы вообще завели со мной этот разговор?! Сколько мне известно, усопшим полагается тишина и покой.
– Ишь, развыступался тут! – деланно возмутилась Смерть. – А кто тебе сказал, что ты, собственно, усоп?
– Как кто?! Вы что, ничего не видели? Меня же убили!!! Из арбалета! Стрелой! Навылет!
– Не ори! Всех ангелов распугаешь, хулиган… Подумаешь, убили его! Мало ли кого убивают?
– Ну так не действуйте мне на нервы!
– Слушай, а с тобой, оказывается, без пол-литра не договоришься. Двигаем ко мне. Пойми главное, будь ты обычный жмурик, я бы с тобой не возилась.
– А что же во мне необычного? – искренне удивился я.
– Только то, что ты не умер…
Тьма. Белый камень с двумя глазками. Апартаменты Смерти. Дубовое кресло с резными летучими мышами. Вышколенные слуги из числа ночных кошмариков, неслышно скользящие по гранитному полу. Красивая смена горячих блюд, разнообразные закуски, уйма разносолов, тонкие вина. На отсутствие компании тоже грех пожаловаться. Смерть необыкновенно интересный, хотя и несколько циничный, собеседник. Нет, правильнее будет – собутыльник. Еще точнее – собутыльница! Я не помню, сколько дней мы гудели. Во Тьме нет деления на дни и ночи. Я засыпал в кресле или мордой в салате, возможно, меня относили на кровать, но просыпался я там же, где сидел. За столом со Смертью, в промежутке между тостами, с неизменным бокалом в руке. Когда безносая выполняла свои прямые обязанности, ума не приложу. О своем душевном состоянии также ничего толкового не скажу. Я не знаю, как себя чувствуют другие умершие люди. Наверное, поэтому и не могу рассказать ничего интересного о загробном мире. Ни Ад, ни Рай, ни Чистилище я не прошел. Ангелов не встречал, чертей видел и раньше, но при других условиях. Трудно, знаете ли, воспринимать себя усопшим, поглощая вино, уминая тушеное мясо и болтая на тысячи разных тем. Впрочем, здесь вру. Тема разговоров была в основном одна: «Ты меня уважаешь?»
– Ты пой-ой-ми… нельзя так долго бегать! Н-н-рушение всех т-р-диций! Ландграфы стоко не живут!
– Н-не понял? П-щему?!
– Ну… нельзя им стоко жить. Не-ве-ж-ли-во! Они усю эту… г-рмонию, вот! Г-рмонию нарушат.
– П-думаешь! Не все ли равно?
– Между Злом и Д-б-ром должна быть эта… г-рмония! Понял?
– Понял. Надо добрать зюдям жла, как говорила В-роника. А пощему я тут… пью, если меня там…
– Где?
– Та-а-ам… далеко, уже хоронят?
– Сущий сюда… Ты меня уважаешь?
– Угу!
– Зак-куси грибочком.
После шестого тыканья мне удалось нацепить маринованный шампиньон на двузубую вилку. По правде говоря, для этого мне пришлось прижать его ладонью. Вяло прожевав, я с удивлением поймал себя на ощущении абсолютной трезвости. Во всем организме не осталось и следа алкоголя. Вот блеск! Какой гонорар можно было отхватить за патент подобного лекарства! Смерть щелкнула плюснами и со столов мигом убрали все. Похоже, наконец начинался серьезный разговор. Я построжел, но безносая начала издалека:
– Ненормальный народ вы, рыцари… То подвиги совершаете, то собачитесь друг с другом на турнирах. Выбираете себе даму сердца, а женитесь в результате на другой. Понятное дело, что ни одна дура не будет сидеть у окна, по тридцать лет дожидаясь, пока вы наисполняете все свои скоропалительные обеты. Питаетесь одними иллюзиями, почти у каждого третьего гастрит. Обычно не доживаете до старости, богаты редко. Все, что способны завещать детям, так это старый меч да выспренний девиз. Все вас хвалят и ругают, любят и предают, чтят и ненавидят. Вот ты – кого-то бил, кого-то спасал, отделял светлое от темного, а смысл? Они закопают твое тело в землю и забудут. Ну, не сразу… пусть через год, два, три. Но ведь забудут наверняка! В чем же основная цель твоей беготни? Я еще местных могу понять, они так воспитаны, у них гены. Но ты? Тебе в твоем мире не дают мечом помахать или более насущных проблем нет?
– Полным-полно! – кивнул я. – Экология, например. Потом можно положить голову в борьбе за исчезающие виды растений. Повозрождать племенное казачество. Настоять на неотвратимых реформах Вооруженных сил. Безапелляционно требовать выгула собак в строго установленных общественных местах. Пострадать за чистоту языка у продавщиц коммерческих киосков. Повоевать за мир, это у нас вообще очень популярно. Как кому заняться нечем, так он сразу начинает бороться за мир. Причем, во всем мире. А зачастую и со всем этим миром. В общем, выбор есть. Без подвигов не останешься.
– Вот видишь. Ну-ка, расскажи об этой борьбе поподробнее. Очень интересно, как у вас с ней справляются?
– Да обыкновенно. Вот, положим, вы решили, что мир вокруг недостаточно хорош и нуждается в коррекции. Берете дубину побольше, а потом идете куда-нибудь. Находите там кого-нибудь, прямо излагаете ему свою доктрину борьбы за лучший мир. Если он не согласен, то бьете его дубиной по башке – одним оппонентом меньше. Если согласен, то он тоже берет дубину и двигает с вами, задавая похожие вопросы прохожим. Выигрывают те, кого окажется больше. Они объявляют себя истинными борцами за мир, а прочих – светлыми жертвами, павшими за прекрасное будущее.
– Все как у нас, – хмыкнула Смерть. – Тогда чего ты так переживаешь из-за того, что тебя исключили из игры тут?
– Не знаю… Просто хотелось, чтобы все закончилось хорошо. Я не воображаю себя последней инстанцией в вечном споре Добра и Зла, ни о чем не жалею и ни от чего не отказываюсь. Это была славная жизнь… Плохо то, что ценить ее мы начинаем лишь после смерти. Но ведь это и означает наличие более высоких целей и побуждений! Я старался как мог. Вышло то, что вышло. Вот и все.
