Ударил залп. Второй. Третий.
Глеб понял, что на него – смотрят. Он подошел к краю, поднял ком земли, растер в руке. Бросил на крышку гроба.
– Спи с миром.
Отвернулся.
Подходили остальные, тоже бросали землю. Потом – солдаты-ветераны окружили могилу; замелькали лопаты. Земля падала с мокрым стуком. Звенели медали на мундирах.
Глеб подошел к вдове:
– Осиротели мы с тобой, Маша.
– Да, государь… – прошелестел голос. Губы ее были сухие и желтые, как листья, глаза воспалились и блестели сухо и скорбно. Она постарела на двадцать лет.
– Поедем… – Глеб не договорил: подступил кашель. Маша ждала терпеливо, но он так и не сказал ничего больше, махнул рукой и пошагал к машине.
Адъютант дал ему хлебнуть бренди; голос стал возвращаться. За столом он уже смог сказать несколько слов.
– Друзья мои! Нас осталось так мало… что становится страшно: с каждым ушедшим на мгновение исчезают все. Мир делается пустым и бесцельным… И все-таки есть люди, уход которых особенно болезнен… пусть не для всех, но для некоторых… Я потерял такого друга, какого никогда не имел и иметь не буду. Он был… не то чтобы большей – а какой-то особенной частью меня. Человек, которому я мог доверять безгранично, зная, что он не предаст за все блага мира – и не смолчит, если что-то будет ему не по душе. Такое… такого почти не бывает. Не считал, сколько раз я обязан ему жизнью – а ведь в принципе достаточно и одного, чтобы помнить. Да, чтобы помнить…
Он выпил водку и заел, по обычаю, черным размоченным сухарем.
Потом поднялся Забелин.
– Все знают: я Машу за него с неохотой отдавал. Тайны в этом нет. Много слов сказал, и правильных, и сгоряча, и вовсе несправедливых. Марью, конечно, не переупрямить было… Прости, Альберт Юрьевич, хоть и был ты поначалу из тех, кто влез в дом без спросу, а только потом стократ все искупил и муку принял через свои же труды… и если считать, чем мы тебе обязаны, так собьемся со счета. И Марье ты дал счастье, недолгое вот только, и мне внучку… спасибо тебе. Спи с миром.
Кто-то вошел, Глеб не разглядел, кто именно. За спинами сидящих, пригибаясь, приблизился к Глебу. Это был старший по караулу.
– Ваше величество… телеграмма.
– Спасибо. Идите.
– Там пометка, чтоб немедленно прочли.
– Прочту.
Он дождался, когда договорит Маша.
– Я шла за него – и знала, что это ненадолго. И он знал. Мы торопились успеть… и потому у нас месяц по полноте стоил года. Как ему не хотелось умирать… я сидела рядом с ним и держала его за руку… но мы знали, что все равно еще встретимся. Еще ничто не кончилось…
Она стояла и плакала, и все молчали. Потом отец обнял ее за плечи и усадил.
Глеб, полуотвернувшись, вскрыл телеграмму.
Так.
Он встал, посмотрел растеряно на все. Люди и предметы казались сделанными из тончайшего фарфора. Двигаясь осторожно, чтобы не зацепить и не сломать кого-то, он вышел, стараясь оставаться незаметным.
– Государь, но это невозможно… – Кирилл Асгатович был потрясен. – Даже речи быть не может о вашем отъезде. Вы же знаете: шантажистам такого рода нельзя идти на уступки…
– Шантажистам какого рода? – Глеб с трудом оторвал взгляд от разложенной карты. – Я не думаю, что кто-то когда-то сталкивался с ними…
– Ну, почему же? Похищения детей одно время были весьма распространены.
– Они не требуют выкупа. Им нужен я. Боже мой, Кирилл Асгатович, ведь вы же все знаете…
– Что я могу знать?
– Решительно все.
– Глеб Борисович, вы сами решительно запретили мне собирать и систематизировать материалы… тем более, что архивы сожжены…
Глеб посмотрел на него, щурясь, и Кирилл Асгатович смутился.
– Мы с вами понимаем, что затея их никчемна, – вдохнул Глеб, – но они-то – нет. Они верят, что я действительно управляю миром. Вот как захочу, так все и будет. И верят, что, проведя Билли через инициацию, сделают его моим преемником…
– И он будет управлять миром для них.
– Да. Они в это верят… вопреки весьма убедительным фактам…
– Напротив. По легенде, Князь Мира должен ходить в рубище. Так что ваше нынешнее прозябание толкуется соответственно.
– Кстати, о прозябании… Как у нас обстоит со свободными средствами?
– Думаю, с полмиллиона золотом можно будет наскрести.
– Наскребите. Кроме того… – Глеб внезапно для себя замолчал. Что-то происходило в нем, и он прислушивался, боясь упустить важное. – Нет. Не нужно ничего наскребать. Я еду тайно. Практически один. А вы – активизируйте ваших людей в Республике, пусть разузнают о судьбе адмирала Сайруса Кэмпбелла. И любым способом – переправят его сюда. Денег не жалейте.
– А людей?
– Ну… постарайтесь обойтись без потерь, конечно…
Судно «Чудо» было построено пятнадцать лет назад в Корабельном как плавучий док. Срединный его отсек, именуемый «ванной», узкий и длинный, мог затопляться, и в ворота, подобные шлюзовым, свободно входил крейсер класса «Орел». После чего ворота запирались, мощными паровыми насосами откачивалась вода – и корабль можно было начинать ремонтировать. Однако по назначению «Чудо» использовалось только раз, да и то больше в порядке опыта. Во время войны за острова его гоняли как транспорт: в «ванне» помещался тяжелый пехотный батальон со всем вооружением и конной тягой. Было, конечно, тесновато, зато практически безопасно: прилегающие к бортам отсеки и пространство двойного дна заполнены были «ватным камнем» – пористой и чрезвычайно легкой застывшей лавой Борисовской сопки. Даже с пробитым днищем, «Чудо» не могло затонуть. В гражданскую войну десантная баржа «Чудо» входила в эскадру, которую Глеб повел на выручку осажденного Новожилова. Его же использовали для вывоза раненых, а потом и для эвакуации армии. В последнем рейсе оно было взято на абордаж республиканским линкором «Согласие» (ранее – «Великая княгиня Ефросиния»). Через год началось бытие «Чуда» в качестве плавучей тюрьмы…
Сайрусу повезло: его камера располагалась над водой и обращена была иллюминатором наружу, на море. Вторая койка пустовала: неделю назад соседа, полковника дворцовой охраны, осужденного на пять лет за скрытый монархизм, увели неизвестно куда. Сам Сайрус получил восемь лет за пиратство. Причем если сосед уверен был, что осудили его ложно, Сайрус полагал, что ему повезло: «Ланселот» и «Персиваль» действительно находились в чужих водах и действительно пустили на дно девять судов, шедших под республиканским флагом. Может быть, это и позволило тогда продержаться острову Росса, а значит – обеспечило эвакуацию из Бушуя и Владислава, а значит – спасло Браво в качестве последнего островка монархии? О, сколько раз задавали ему этот вопрос: как же вы, гражданин своей республики, помогаете монархистам? И нельзя было говорить правду…
