– А чем вы занимались, Альберт Юрьевич?
– Я был в группе наблюдателей-аналитиков. Мы собирали и обрабатывали политическую и экономическую информацию.
– Многое ли вам известно об организации, в которой вы работали?
– Н-ну… кое-что известно. Вероятно, вы знаете, что уровень секретности там высочайший?
– Знаем.
– Что вас интересует?
– В первую очередь мы, конечно, хотели бы знать нелегалов, работающих против Палладии. Но это, как я понимаю…
– Этих я не знаю. Другой отдел… – Алик развел руками.
– Бог с ними. Мне интересно еще вот что: сколько человек в вашей организации имеют право принимать решения?
– Все стратегические решения принимает лично Андропов. Тактические и оперативные решения – компетенция начальника отдела Скобликова Василия Васильевича.
– Уже не Скобликова… Такое имя: Чемдалов – вам известно?
– Знаю я его. Неужели он теперь?..
– Да. Как по-вашему: это хорошо или плохо?
– Скорее плохо. Он… как бы сказать… очень быстрый. В шахматы отлично играет блиц-партии. Когда есть время подумать – пасует. Говорит, что не может выбрать из возникающих вариантов. И еще: он целеустремлен и в то же время зашорен. Забывает о флангах, я бы так сказал. Но – игрок очень сильный. Сильнее Василия Васильевича.
– Спасибо… Итак, дальше: сколько человек в курсе всех происходящих событий и планов руководства?
– Всех? Не более пяти-шести. И я подозреваю, что эти пять-шесть – включая Андропова – и есть на сегодняшний день реальное руководство страны. По крайней мере, в глобальных вопросах.
– А Политбюро?
– Пребывает в приятном заблуждении.
– Сколько человек вообще знают о существовании Транквилиума?
– Мне трудно сказать… Понимаете, есть разные уровни посвящения в тему. Скажем, я четыре года работал по подробнейшей карте над анализом торговых путей Транквилиума, будучи полностью уверенным, что это всего лишь модель страны… большая настольная игра.
– То есть вас можно будет использовать как специалиста по торговле? – чуть улыбнулся Лев Денисович.
– Да, причем по перспективам торговли. Мы прорабатывали вопрос с точки зрения развития экономики и технологии… Думаю, таких – много. Работающих втемную. Господи, железную дорогу отгрохали – кто знает, для чего? Официальная легенда – на случай китайского вторжения… Я думаю, что тех, кто побывал в Транквилиуме, не наберется и двух сотен. Плюс еще двадцать человек, занимавшихся перевозкой наркотиков по промежуточной зоне. Это в Отделе. Но существуют же еще и те, кто проводит эмигрантов, кто их вербует…
– Эти люди интересуют нас меньше… Итак, Альберт Юрьевич, перешагивая через многие-многие пункты: что, по вашему мнению, следует нам предпринять, чтобы избежать уготованной судьбы?
– Убить Андропова, – сразу ответил Алик.
Стало очень тихо. Слышно было, как заржала вдали лошадь, простучали копыта – и смолкли.
– Это решит проблему радикально? – сухо спросил Лев Денисович.
– Это будет очень сильный ход, – сказал Алик. Он увидел вдруг в своих пальцах потухшую истерзанную папиросу, смущенно бросил ее в пепельницу. – Я понимаю, что это… отвратительно. Но в руках Андропова все нити. Власть, сила, тайна. Видите ли, уровень секретности проекта таков, что даже нынешний председатель Комитета не знает по-настоящему, чем занимается Тринадцатый отдел. Якобы вызыванием духов, оживлением мертвых, чтением мыслей, параллельными пространствами… Если хотите скрыть правду, прячьте ее среди лжи. И если, повторяю, Андропова не станет – не окажется человека, который сумеет овладеть ситуацией. То есть рано или поздно… но скорее поздно кто-то такой появится…
– Понятно. Как вы предполагаете совершить убийство?
– Мы с Глебом… Борисовичем отправляемся в точку, сопряженную с Москвой, по промежуточному пространству проникаем в кабинет или квартиру Андропова, на короткое время выходим в тот мир, я произвожу ликвидацию… потом тем же путем возвращаемся.
– С Глебом Борисовичем вы этот проект обсуждали?
– Нет. Глеб, что ты скажешь?
Глеб с трудом оторвал взгляд от пепельницы.
– Да, конечно, – сказал он. – Я готов.
Олив проснулась от приглушенных голосов. Иллюминатор каюты был открыт – для свежести – и под ним проходила галерея, с которой спускали пассажирский трап к шлюпкам. Вроде бы еще рано брать лоцмана, архипелаг Эпифани будет лишь послезавтра… По трапу кто-то поднимался, и не один. И не два. Она выскользнула из-под покрывала и подошла к иллюминатору. Несчастный мистер Черри спал на слишком коротком для него диванчике. Лучше бы нас назначили папой и дочкой, мельком подумала Олив, а то неловко, право…
Шлюпка плескалась внизу, невидимая, а по трапу медленно поднимались одетые в темное люди. Поднявшиеся толпились на галерее, тихо-тихо переговариваясь, и Олив никак не могла понять: а о чем это они? – пока не сдвинулось вдруг что-то в сознании и она не поняла, что говорят по-русски. «Два чемодана», – услышала она, и: «Никаких денег не хватит…» Потом кто-то строго сказал: «Тихо. Идите все за мной». И все послушно замолчали и пошли.
Шлюпка отчалила, несколько раз плюхнули весла, потом – колыхнулись, разворачиваясь, паруса. Сильно кренясь, шлюпка понеслась к еле различимой на границе темного моря и нежного, видимого будто на просвет неба – черной зазубренной полоске Острова…
Барк поднял паруса почти бесшумно – и лишь по изменившемуся плеску волн да по тому, что перестал влетать в иллюминатор ветер, Олив поняла, что судно их уже не лежит в дрейфе, а несется вдаль по Трубе, или Канаве, или Чертову желобу – короче, по проливу Эпифани, разделяющему материк и Нью-Айрленд, Остров – вот так, с большой буквы, его и называют, самый большой и самый населенный остров, омываемый двумя морями… Сейчас, летом, когда Кольцо ветров вращается по часовой стрелке, пройти Канаву с востока на запад можно легко: по ветру и против течения. Зимой все будет наоборот: и ветра, и течения пронесут отважившийся на такое плавание корабль с запада на восток, из Адриана в Кассивелаун, с безумной быстротой: до трехсот миль за сутки. Но чтобы попасть обратно в Адриан, уйдет больше месяца: вокруг всего Острова, а то еще и через пролив Шершова…
Беглецы, поняла Олив. Иммигранты. Те, кого официально не существует. Они просидят весь путь где-нибудь в трюмном отсеке, запертые, немногие из членов экипажа увидят их и никто – из пассажиров. А темной ночью барк ляжет в дрейф у берегов запретного острова Хармони… Будто клейменных тайным тавром, будто прокаженных везут их. И находятся же люди, готовые на такое обращение с ними и на такую же дальнейшую долгую жизнь…
Этого Олив, как ни пыталась, понять не могла.
19
Как и не было Петербурга… Вновь плыли горы за окном, леса сменялись клиньями полей, и лишь деревни были другие: утонувшие в садах, в грузных яблонях и сливах. Трижды в день останавливался поезд на столовальных станциях, пассажиры высыпали на перрон и рассаживались у накрытых здесь же, под навесами и без навесов, столов; и сюда же, к столам, допускали крестьянских девушек: торговать яблоками, грушами, абрикосами, сливой… На всем пути по Земле Спасения, до парома, девушки казались сошедшими с картинок рекламных журналов палладийских туристических компаний: крепенькие, кругленькие, русоголовые, ясноглазые. После Фатьянова, на всех станциях Гарного Края, девушки были совсем уже другие: высокие, черноволосые, с заметной раскосинкой в глазах. С удивившим его самого замешательством смотрел на них Глеб…
