Туров дождался сигнала отбоя и тогда положил трубку. Телефон внешне не напоминал вертушку – обычный рижский аппарат старого образца. И квартира была просто квартирой: двухкомнатная сталинка с высокими потолками и огромными коридорами, достаточно запущенная, но вроде как жилая. Нравы и обычаи Тринадцатого доводили Турова до умоисступления.
Что ж, вполне может оказаться и так, что именно ему, Турову, предстоит эти обычаи перелопатить…
Что там говорил Чемдалов про охрану? Да, надо бы сделать, но чем, какими силами? В Москве остались шесть человек и больной Клюква. А санкцию Ю-Вэ на допуск профессиональных охранников получить будет трудно… хотя через месяц-два круг посвященных придется расширять беспредельно…
Придется ребятам совместить приятное с еще более приятным. За счет сна выкроить по четыре часа и еще по четыре – за счет работы. Охранять Ю-Вэ в промежуточной зоне. Ладно, это дня два-три, пока не рассеется туман – потом переброшу в Москву кокаинщиков…
Он снял трубку и набрал 13 – дежурного по Отделу.
23
Они встретились на странно чистеньком Ачинском вокзале в два часа с минутами шестнадцатого октября, старательно друг друга не узнали и расположились в зале ожидания, полном едва на две трети, так, чтобы видеть друг друга. Здесь было много помятых людей привычно усталого вида, будто бы делающих очередную пересадку на путях своего бесконечного путешествия. Были семьи с корзинами и чемоданами, были две компании ребят с рюкзаками и гитарами – и не было ничего, кроме жестких скамей, разделенных подлокотниками. Глеба поражало и даже пугало то, с какой легкостью и простотой входил он в эту жизнь. Наверняка в ней были свои тонкости и сложности, но пока что она казалась ему упрощенным, плоским вариантом дорожного бытия Мерриленда. Все то же самое, только без: (следует длинное перечисление). Скорее всего, он был неправ. В первом путешествии по Старому миру его окружал кокон. Но и тогда он испытывал страшное напряжение. Сейчас – напротив, расслабление до аморфности, и поэтому шипы Старого мира не ранили: он обтекал их. Казалось, что он попал в собственный сон. Все было легко и просто.
В три открылся газетный киоск, сразу же выстроилась маленькая очередь. Глеб подошел, присмотрелся. Покупали в основном газеты, часто – сразу все. Алик коснулся его плеча, сказал:
– Разрешите посмотреть?
– Пожалуйста, – отодвинулся Глеб.
Через секунду в его руке оказалась записка. Алик отошел и встал в конец очереди.
– «Катера и яхты», пожалуйста, – подал Глеб пятерку. – И «Знание – сила».
Взял журналы, мятую трешку и несколько монеток сдачи, вернулся, сел. Варя, улыбаясь, смотрела на него.
– Порядок? – спросила она.
– Вполне.
– А для меня ничего не купил?
– Дамских изданий не было… – он виновато развел руками.
Чуть позже, листая журнал, он незаметно развернул записку. «Берите два билета на пятьдесят пятый до Тюмени, лучше купе». Глеб знал, что билеты начнут продавать за два часа до прибытия поезда. Времени было много. Им овладело чувство пробуксовки, чувство безмерной длительности, протяженности событий, бесконечного спектакля, первое действие которого все давно забыли, актеры несут отсебятину, а до финала еще тянуть и тянуть.
– Как смешно, – сказала Варя, – четыре года тут не была, а ничегошеньки не изменилось…
В углу играли на гитаре и весело нестройно пели. А я ежиков люблю, я от ежиков торчу, я от ежиков шизею, пусть они хоть три рубля! Глеб закрыл глаза. Было тепло и чуть качало, как в лодке на тихой реке.
– А что случилось с твоей мамой, Глеб? – негромко спросила Варя. – Ты никогда не говорил о ней.
– Я ее совсем не знаю, – сказал Глеб.
Можно было не смотреть на таблицы, Туров знал их наизусть: на пятнадцатое октября инфляция в Мерриленде составила сто девяносто пять процентов при прогнозе двести пятнадцать; неожиданно дрогнул и пошел вниз – относительно палладийского рубля – курс золотого соверена, и это было совершенно необъяснимо. Продажа зерна на биржах сократилась почти на треть при цене, возросшей лишь за последний месяц на шестьдесят процентов. Остановились сотни заводов и мануфактур: продукция не находила сбыта. Впервые за последние двести лет с рынков Ньюхоупа исчезло мясо: йомены не торопятся резать скот. В небольших городах и на Острове перебоев с продовольствием пока нет, но – вот-вот начнутся. Зафиксирован устойчивый рост экспорта продовольствия в Палладию; палладийский Кабинет намерен принять протекционистские меры… И так далее. По оценкам аналитиков, вероятность победы левого кандидата на выборах превышает восемьдесят процентов. Тем более вот-вот начнется грандиознейший скандал по поводу продаж за бесценок земельных участков в Аркадии, материал сделан великолепно, газеты в стойке, кому надо – уплачено… А когда выяснится, что все это высосано из пальца, поезд уйдет…
Но если все так хорошо, то почему так неспокойно?
Потому что Вильямс сделал подряд несколько очень сильных ходов? Что говорит о том, что действует он не вслепую? Взял «языка»? Или Величко с ним? Допустим…
Все равно: никто из аналитиков и резидентов, погибших или пропавших бесследно за прошедший год (потери-то какие: восемнадцать человек! почти десять процентов состава!), не знал главного…
Не обольщайся, сказал Туров мысленно. Дураков не держим, и сложить два и два – всякий может. Кто из тех, кто знает о существовании Транквилиума, не поймет, для чего строится БАМ? Теоретически, это мог понять и тот же Величко…
Допустим, он знает. Ну и что?
Значит, знает Вильямс и прочая сволочь.
Поэтому и убит Чемдалов.
Чья очередь?
Моя… Туров посмотрел на окно и усмехнулся. Он так и не разучился любить опасность.
Впрочем, опасность эта мнимая. Корень квадратный из минус единицы. Вильямс объявился в столице, а Марина будто бы видели на Хармони. Могло с ним так поступить палладийское правительство?
Могло. Могло, правда, и не поступить… И даже скорее нет, чем да. Они и соглашение об иммигрантах-то нарушают, а тут – всего лишь кратковременное пребывание в Старом мире. Кстати, почему они так лояльно стали относиться к иммигрантам?
Дело к войне?..
Надо бы заслать на Хармони настоящего агента, а не подмастерье. Впрочем, заслать – не проблема. Связь, господа, связь! Без ионосферы радио действует на расстоянии горизонта, это вы знаете? Хорошо бы поискать ходы… но октябрь на Врангеля – это уже полная зима, а скауту, чтобы ход нащупать, нужно теплое лицо и руки. Говорят, был такой человек Полежаев, он и зимой находил – только это, наверное, легенды…
И – оружие, конечно. Он взял карту Транквилиума, где отмечены были оставшиеся склады. Вчера дал команду: немедленно перебросить все стволы и патроны из промежуточной зоны в реальный мир. Бояться уже нечего, кроме как опоздать. Ну Величко, ну и сукин сын! – беззлобно подумал он. Такую базу угрохать!.. Все равно мы выиграем, старичок, сказал он мысленно, ты там еще на что-то надеешься, а мы, в общем-то, уже выиграли.
