– Зовут меня Иван Степанович, – тихим, но полным сдержанной силы голосом произнес мужчина. Бог его знает, с чего ему вздумалось представляться вымышленным именем! Может, сыграло свою роль чекистское, въевшееся в кровь и поры, прошлое? Или привычка шифроваться, водить за нос всех и вся, стала второй натурой? А может, имелся в «оперативном псевдониме» практический толк – во всяком случае, если вдруг встретятся когда-нибудь в этой жизни Данилов и Петренко и зайдет разговор о происшедшей беседе, не услышит полковник невзначай, что Алексей виделся с самим Павлом Андреевичем. И не воскликнет пораженно: «Как?! Тебя принимал сам куратор?!» И не станет думать, что роль экстрасенса, возможно, значительнее, чем он ее себе представлял. А когда псевдоним, взятки гладки. Практически полное инкогнито, мало ли в России Иванов Степанычей?
Для начала лже-Иван лже-Степаныч говорил тихо-тихо, так что приходилось прислушиваться. При этом он слегка поглядывал в лежавшую перед ним на столе шпаргалку:
– Возможно, вы собираетесь возмутиться: на каком основании вас взяли и привезли сюда? Могу сообщить, что вы, Данилов Алексей Сергеевич, одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, в данный момент задержаны для дачи показаний по делу, возбужденному по статье двести семьдесят пятой УК Российской Федерации: государственная измена. Пока вы привлекаетесь в качестве свидетеля. Однако должен предупредить вас, что в случае, если вскроются дополнительные факты о ваших деяниях, ваш статус может быть изменен, – в словах «Ивана Степановича» прозвучала скрытая, но недвусмысленная угроза, и он бросил быстрый взгляд на задержанного – достаточно ли хорошо она до последнего дошла. Данилов сидел с непроницаемым видом, но, честно сказать, ему на минуту стало страшно: и впрямь, захотят они, так ведь и сгинешь здесь, на Лубянке, никто и ничто не поможет – ни Варя, ни собственные сверхспособности.
А дальше начались вопросы, которые Алексей предполагал и ожидал: знаком ли он лично с господином Зубцовым; когда они познакомились; при каких обстоятельствах; что тот рассказывал о своем прошлом и своей службе. Данилову нечего было скрывать. Никто не просил хранить все это в тайне. Он стал отвечать.
– А где скрывается в настоящее время господин Зубцов? – вкрадчиво осведомился Иван Степанович, и молодой человек чистосердечно ответил, что понятия не имеет. Наконец зазвучала тема, в которой Алексей поплыл:
– Зубцов вам рассказывал о Посещении?
Данилов слегка замялся, но сразу понял, что его заминка не осталась незамеченной, и через силу усмехнулся:
– Я скажу «да», а вы меня потом шлепнете в подвале, как того летчика в пятьдесят первом году.
– Нынче не те времена, Алексей Сергеевич, и у нас иные методы. Но я бы на вашем месте не обращал особого внимания на то, что несет этот господин. Возрастная деменция, знаете ли. Он слегка повредился умом – никто из нас, увы, не застрахован, даже лучшие люди – и, как говорится, гонит пургу. Цену себе набивает, щеки раздувает. Хочет казаться значительней, чем является. Беспочвенные фантазии.
Данилов словам «Ивана Степановича» не поверил, но возражать не стал. Коль тот решил дезавуировать рассказанное Зубцовым – ради бога, ему же, Алексею, спокойнее. Однако, с другой стороны, полная пурга в опровержении не нуждается. На нее просто рукой машут и даже внимания не удостаивают. Тем более в столь державных кабинетах. Да и Варя – она ведь то, что поведал отставник-полковник, не опровергла. А Кононова темой, как Алексею казалось, владеет.
Началась следующая серия вопросов, теперь об американском госте, иными словами – Юджине Макнелли. И здесь никакого обета молчания не давал Данилов, поэтому счел для себя возможным рассказать все, что знал: и про шпионскую миссию мистера, и про убийство Королева с Гагариным.
– Да вы бы сами у него спросили! – воскликнул Алексей. – Вы ведь его взяли.
– Спрашиваем уже, – коротко ответствовал допросчик. Потом переложил пару листков бумаги на столе – вся остальная поверхность оставалась девственно-чистой – и впервые за всю беседу глянул на задержанного прямо (все время до того лишь взглядывал – коротко, искоса, исподлобья). И произнес по-прежнему своим тихим-тихим, едва различимым голосом: – Люди обычно переоценивают свое собственное влияние на ход истории. Даже вожди, президенты, императоры и генеральные секретари. А от них на самом деле мало что зависит. Что уж говорить о простых людях. Вроде Зубцова, мистера Макнелли или вас. Конечно, у всякого может случиться искушение подложить камушек под колесницу истории. Или сунуть палку ей в колесо. А ни за чем. Из озорства. Или ложно понятого чувства собственной значимости. Так вот я вас предупреждаю, Данилов: не надо этого делать. Руки оторвет, ко всем чертям. Или переедет – так что костей не соберете. Лучше отойдите в сторонку. И живите себе спокойно, не рыпайтесь. А не то всякое в жизни случается. В шахту можете попасть, урановую, на каторжные работы. Или хулиганы по голове ломом заедут. Не доводите до греха. И не говорите потом, что вас не предупреждали. Еще как предупреждали, и повторять больше не будем. А пока идите и на тех, кто за вас просил, молитесь.
Через минуту в дверях возник давешний конвоир. «Иван Степанович» бросил ему:
– Оформлять гражданина не надо. Пусть идет.
Петренко
– С каких это пор ты ходатаем заделался? – Голос куратора в телефонной трубке отливал ледяным металлом. – На службе делать стало нечего? Тогда я тебе устрою перевод туда, где рук не хватит разгребать. На Кавказ. В точку горячую. Простым опером. Замучишься там пендели глотать. – И начальник отключился.
Сложить два и два было нетрудно. О задержании Данилова стало известно куратору. Равно как и о просьбе, которую выказал своему однокашнику Петренко.
Значит, решение о судьбе бойфренда Варвары почему-то вознеслось в горние, стратосферные, почти безвоздушные области. И повлиять он на них никак не может. Осталось лишь донести до майора Кононовой сию простую и, увы, печальную весть.
Варя
А спустя полчаса после разговора с Петренко, после того как она отплакалась и чуть не распрощалась с Даниловым навеки, он вдруг сам позвонил ей на мобильный – веселый, довольный, чуть не вдохновенный:
– Привет, это я. Ты меня не потеряла?
Она в ответ прокричала:
– Убоище ты! – и снова разревелась. И, чтобы он не заметил ее слез, нажала на «отбой». Однако возлюбленный все понял и, грамотно выждав пятнадцать минут – даром, что экстрасенс, – позвонил снова. Сказал, как ни в чем не бывало:
– Встретимся сегодня вечером? Мне тебе о многом надо рассказать.
Что ей оставалось ответить? Только:
– Приезжай.
* * *
После службы Варя забежала в магазин. Какими приятными показались ей эти, в общем-то, нелюбимые хлопоты – выбирать продукты, соображать, что приготовить, потом на скорую руку стряпать. Еще бы! Ведь полдня назад она думала, что может Данилова вовсе никогда не увидеть, и, наверное, только тогда со всей отчетливостью поняла, насколько он ей дорог.
