Прежде чем я успела пропищать «Помогите!», Набир уже оказался рядом, перехватил ослика, остановил его, а затем снял седло, предварительно отцепив меня от него.
– Простите, – чуть слышно пролепетала я. – Я только хотела помочь.
– Я знаю. У мисс доброе сердце, но Набир справится сам. Так ему будет даже легче.
Расстроенная своей неудачей с седлом и тем, что не могу дольше оставаться на конюшне, я двинулась к дому, поклявшись после ужина найти возможность вернуться и попробовать все-таки понять, куда мог уйти Гаджи.
После проведенного на слепящем раскаленном солнце дня было особенно приятно почувствовать царившие внутри дома полумрак и прохладу. Я медленно вошла в свою комнату и замерла, стоя на пороге. На моей кровати лежала записка.
Если быть точной, она лежала на моей подушке.
Я вздрогнула от неприятного предчувствия. Эта записка была зловещей даже на вид. И долго ли еще ко мне в комнату без приглашения будут заходить все кому не лень, черт побери?
Непослушными пальцами я взяла с подушки записку, сломала на ней черную восковую печать и начала читать:
«Если хочешь увидеть своего юного фараона живым, принеси Изумрудную табличку на жертвенник Хона в святилище Сети в Карнаке не позднее сегодняшней полуночи».
И вместо подписи – рисунок. Черная, свернувшаяся кольцами змея.
Глава двадцать первая. Обдумывается план спасения
У меня задрожали руки. Змеи Хаоса захватили Гаджи! Но как они вообще узнали о нем?
– Тео! – донесся из-за двери мамин голос. – Кое-кто из нас сильно проголодался. Поторопись.
– Да, мама, – автоматически ответила я. Пока я лихорадочно умывалась и спешно переодевалась в чистое платье, мои мысли разбегались в сотнях самых разных направлений.
Когда я пришла в столовую, мама уже сидела за столом. Увидев меня, она дала знак Хабибе подавать ужин.
– Ты выглядишь такой чистенькой и свежей, моя дорогая, – заметила мама, делая глоток из своего бокала.
– М-мм, да. Очень приятно смыть с себя дневную пыль, – рассеянно ответила я, садясь на свой стул.
Хабиба поставила передо мной и мамой тарелки, а затем вышла из комнаты. Страх за Гаджи так скрутил мне желудок, что в нем совершенно не осталось места для еды. Пожалуй, сейчас я не смогла бы проглотить ни кусочка.
А вот мама сильно проголодалась, она ела быстро, жадно, словно вернувшийся с работы портовый грузчик, смотрела только себе в тарелку, но при этом почти все время бросала короткие фразы, на которые я пыталась отвечать, вставляя в нужных местах нужные реплики. Однако мыслями я была так далеко отсюда, что в конечном итоге ничего у меня из этого не вышло.
– Тео, – сказала наконец мама, причем довольно резко.
– Да?
– Ты опять плохо себя чувствуешь? Ты совсем ничего не съела. И, гляди-ка, у тебя руки дрожат.
Я быстро положила вилку на стол и спрятала свои руки у себя на коленях.
– Руки у меня просто устали, вот и все.
– Но ты вся красная! – воскликнула мама.
Мне нужно было каким-то образом объяснить свое состояние, и, похоже, у меня просто не оставалось другого выбора, как только вновь прикинуться больной.
– Да, пожалуй, мне слегка не по себе, – слабым голосом «призналась» я.
– Ах, Тео, – сказала мама встревоженно и в то же время чуть раздраженно. – Если каждый раз после работы у тебя случается солнечный удар, может быть, тебе лучше вообще не выходить на раскопки? – нахмурилась она. – Ты сегодня шлем с головы не снимала?
Чувствуя себя бессовестной лгуньей, я грустно ответила:
– Нет, мама, не снимала. Мне очень жаль. Наверное, мой организм все еще никак не приспособится к смене климата. Но надеюсь, что хорошенько высплюсь сегодня и завтра утром снова буду как огурчик. – Тут для большей убедительности я изобразила, что зеваю. – Кстати, ты не рассердишься, если я уйду к себе? Очень хочется сегодня лечь пораньше.
– Хорошо, иди, – со вздохом согласилась мама. – Все равно мне нужно будет сейчас заняться своим дневником.
Мы встали из-за стола и вместе вышли из столовой. В коридоре мама повернула к своей комнате, а я в свою комнату пока что не пошла, решив, что, пожалуй, настало самое подходящее время для разговора с Хабибой.
Хабибу я нашла на кухне. Закатав черные рукава по локоть, она мыла тарелки. На кухне было жарко, душно, поэтому та часть лица Хабибы, которая виднелась в прорези ее паранджи, была красной и мокрой от пота. Мне вдруг стало очень жалко Хабибу, но я решительно отбросила это чувство в сторону, потому что на карту сейчас была поставлена, возможно, сама жизнь Гаджи.
– На кого вы работаете, Хабиба? – спросила я.
Она вскользь взглянула на меня и ответила.
– На вашу мать, юная мисс.
– А куда вы постоянно ходите тайком?
Тот кусочек лица Хабибы, который был виден, побледнел, а затем покраснел сильнее, чем прежде.
– Юная мисс сама не знает, о чем говорит, – напряженным тоном сказала Хабиба.
Тут я решила застать ее врасплох и выпалила:
– Что вы сделали с Гаджи?
– С кем?
– С мальчиком, который присматривает за осликами на конюшне. Что вы с ним сделали?
Взгляд Хабибы стал обиженным до крайности, и она сказала:
– Я? Ничего я с ним не сделала. А кто сказал, что я что-то сделала?
– Он пропал, Хабиба, и я подозреваю, что вы рассказали каким-то очень плохим людям, что этот мальчик живет здесь, и они пришли и забрали его.
– Нет! Это неправда! – Взгляд Хабибы стал встревоженным.
– Тогда скажите, куда вы уходите из дома, потому что в противном случае я буду считать, что вы встречаетесь с этими очень плохими людьми.
Мне было неловко и страшно оттого, что сейчас я вела себя с этой женщиной как ворвавшийся в дом громила, но что поделаешь, она была моим единственным ключом к загадке исчезновения Гаджи.
Хабиба взглянула в сторону входной двери.
– Мама ушла в свою комнату, – сказала я. – Она вас не услышит.
– Хорошо, – кивнула Хабиба. – Но у юной мисс есть и свои секреты, не так ли?
– Есть, – согласилась я, – но они никак не связаны с похищением мальчика.
– Мои тоже! Нет, нет. Я не похищала мальчика, как вы думаете. Я просто хожу на собрания, вот и все.
У меня перед глазами мелькнула картинка: я на собрании Тайного ордена Черного Солнца. Брр!
– А что это за собрания? – спросила я.
– Собрания египтян, – спокойно ответила Хабиба. – Собрания, на которых мы просто разговариваем, вот и все, юная мисс. Мы просто разговариваем.
