– Они повиновались высшей власти – своей вере. Это не ослушание, а обязанность.
Слова Хирабай напомнили Салиму то, что Санджив говорил в оправдание своего поступка, и то, что иезуиты иногда говорили в оправдание деяний своей церкви, которая также казалась варварской. Он промолчал, в то время как Хирабай продолжала:
– Мой народ – и твой тоже – раджпуты, ведали обычай самосожжения сати испокон веков. Много раз, еще будучи девочкой, я была свидетелем тому, как женщины из знатных раджпутских родов отдавали свои драгоценности и другое мирское имущество и с радостью воссоединялись со своими мужьями на погребальных кострах, лелея головы мертвых мужей на коленях, окруженные языками пламени, – и они всегда улыбались, ни разу не вскрикнув.
– Но это неправильно… почему они должны преждевременно кончать с жизнью? Что в этом хорошего?
– Это доказывает их любовь, храбрость и преданность, а также делает честь их семьям. Как я тебе уже говорила, мы, раджпуты, – дети солнца и огня. Мы, возможно, больше других индуистов верим, что пламя способно очищать и облагораживать человека. В нашей истории так бывало много раз, и в последний раз это случилось, когда твой отец осаждал Читторгарх. Когда стало ясно, что наших мужчин ждет неминуемая гибель на поле битвы, раджпутские женщины оделись в самые прекрасные одежды и надели драгоценности, как в день свадьбы. Их лица преображались от славы, которая ждала их, когда они величественной процессией следовали за своей княгиней туда, где был разведен большой костер. Одна за другой они совершили священный обряд джаухар, радостно прыгнув в огонь, который сжег их тела дотла и освободил их дух, чтобы они смогли возродиться как фениксы.
Конечно, никто никогда не потребовал бы, чтобы мать сгорела на костре Акбара, так как мусульмане не сжигают своих мертвых, думал Салим, хотя глядя на такую ее гордость, которая граничила с одержимостью, он понимал, что выйди она замуж за раджпута, с радостью последовала бы за ним в огонь. Но все, о чем мог думать Салим, было испуганное лицо юной Шакунталы. Она была всего на два года старше его, и она выбрала жизнь, а не смерть, и все его нутро говорило ему, что она была права. То, как его мать почитала самоубийства, выглядело пугающе, и хотя Салим был горд тем, что наполовину раджпут, это была одна из тех вещей, которые он принять не мог. Много раз, когда юноша пытался разобраться, чью сторону принять – отца или матери, – его не покидали сомнения и неуверенность. Но не на этот раз.
Глава 18
Принц-воин
– Я решил переместить столицу империи из города Фахтепур-Сикри в Лахор. Приготовления начнутся немедленно. Я и весь двор переезжаем в Лахор через два месяца. Заседание совета окончено.
Стоя в глубине палаты, Салим чувствовал, как его сердце забилось быстрее, когда отец пронесся мимо него и, мелькнув в занавешенном дверном проеме, вышел на залитый солнцем внутренний двор, сопровождаемый своей дюжей стражей в зеленых тюрбанах. Удивленные лица и взволнованный гвалт голосов членов совета свидетельствовали о том, что они были столь же удивлены и потрясены, как и сам Салим, этим заявлением Акбара, которое было сделано в конце привычного, если не сказать нудного заседания совета, где обсуждался уровень налогов с торговли. Только Абуль Фазл казался невозмутимым, делая свои записи хода заседания, и лишь легкая улыбка на его гладком мясистом лице которую он и не пытался скрыть, ясно говорила любому, что Акбар давно обсудил с ним этот шаг. Почему же так часто хочется как следует врезать Абуль Фазлу кулаком, чтобы стереть эту его надменную улыбку, спрашивал себя Салим. Возможно, потому, что он желал, чтобы его отец больше делился с ним своими мыслями. К примеру, это решение переместиться из Фахтепур-Сикри и озадачило, и взволновало его. Ведь отец редко действовал, не обдумав все заранее. Он, вероятно, знал, что, сделав заявление таким образом – с ходу объявив время переселения, – он тем самым покажет, что решение принято и никаких обсуждений и вопросов он не принимает.
Из этого можно заключить, что переселение, должно быть, играет очень важную роль в планах его отца. Но почему? Как старший сын, Салим должен знать, что побуждает отца. К тому же, что это будет означать для самого Салима? Акбар переселит всех придворных? Или какая-то часть все же останется в этих красивых новых зданиях? Будет ли он сам сопровождать своего отца? И что будет с матерью, с Хирабай? Может быть, ее оставят здесь, в ее собственном дворце из песчаника в Фахтепур-Сикри? Очень похоже на то. Салиму пока что очень нравилось проводить время вместе с матерью, как бы редко он к ней ни приходил и как бы часто она ни выступала яростно против его отца. Он беспокоился все больше, так как понял, что может быть разлучен с кем-то из родителей. Нужно узнать, что задумал отец. Разве не имеет он права спросить?
Не давая промедлению ослабить свою решимость, Салим проложил себе путь через толпу собравшихся придворных, которые задержались в дверях палаты, обсуждая переселение в Лахор. Выйдя во внутренний двор, он прошел мимо фонтанов, где бурлила и сверкала на полуденном солнце вода, в собственные покои Акбара. Войдя через деревянные резные двери, которые стражники немедленно перед ним распахнули, юноша увидел, что отец отстегивает свой церемониальный меч. Внезапно вся его уверенность улетучилась, и он замешкался, не зная, стоит ли говорить, или на самом деле лучше уйти так же быстро, как и пришел. Однако отец, успев заметить его, спросил:
– Салим, что тебе нужно?
– Хочу знать, почему мы уезжаем из Фахтепур-Сикри, – выпалил тот.
– Хороший вопрос и очень разумный. Если ты присядешь на тот стул и подождешь, пока я переоденусь, то я дам тебе обстоятельный ответ.
Салим сел на низкий позолоченный стул и начал беспокойно крутить подаренное матерью золотое кольцо, которое он обычно носил на указательном пальце правой руки. Закончив переодеваться, отец ополоснул руки и лицо в золотой миске с розовой водой, которую протянул ему молодой слуга. Затем жестом велел всем выйти и сел на другой стул напротив своего сына.
– Как ты думаешь, почему я решил переместить двор в Лахор, Салим?
На миг тот потерял дар речи, словно потрясенный той легкостью, с какой отец спрашивал его о таких важных вещах. Потом выговорил, запинаясь:
– Не знаю… Я так удивился, что ты собрался покинуть город, который сам же и возвел совсем недавно, затратив столько сил, в честь великого провидца шейха Салима Чишти, а также чтобы отметить рождение моих братьев и мое, и твои большие победы в Гуджарате и Бенгалии… Я не пойму, почему. Именно поэтому и пришел к тебе… узнать… Я слышал, как придворные говорили что-то о водоснабжении.
– Дело не в воде – эту проблему можно было бы решить. И выкинь ты из головы любую мысль о стоимости этого города. Наша империя теперь так богата, что деньги, потраченные в прошлом, не должны и не будут влиять на решения о будущем… Я полагаю, перемещение столицы будет способствовать обретению большей власти, большего богатства для империи – достаточного, чтобы построить десять, даже сто городов, равных Фахтепур-Сикри.
