И теперь, скрытый полутьмой и клубами угарного дыма, он старался разгадать череду перемещений лучников. С его навыками это сделать было совсем не трудно и вскоре паренек уловил, в какую сторону перемещается отряд, если кони напирают с одной стороны и куда он уходит, если они надвигаются с другой. Практически ничего не видя, он полностью обратился в слух, перемещаясь отточенным рысьим шагом. Чуткие уши вычленяли из какафонии беспорядочных криков, грохота и треска то, что необходимо было услышать. Микулка ведал окружающую обстановку так, словно наблюдал ее со стороны в ясную солнечную погоду. Он мог бы закрыть глаза и ничего бы не изменилось.
Вот тихое место в океане криков и топота, значит там остался торчать полусваленный шатер, потому как если бы он был повален полностью, то по нему бы бегали люди. Справа и слева такие же тихие места, но слева пышет жаром, значит там догорает пожар. Кони заходят на круг, значит прямо сейчас из дымного киселя должно появиться правое крыло отряда.
Микулка присел, зная что в суматохе под ноги да вверх никто не смотрит и рубанул по ногам возникшего из дыма лучника. Тот заорал оглашенно, ощупывая обрубки ног, пополз скрывшись в дыму, а паренек вжался в холодную землю, пропуская над собой целую тучу выпущенных на звук стрел.
Он перекатился в тыл отряду и мощным ударом снизу пробил насквозь здоровенного печенега. Лучник даже не вскрикнул, только сильнее навалился на меч, глядя с удивлением и болью на вылезшее из груди острие. Микулка выдернул клинок, оставив печенега заливаться кровавой слюной и откатился дальше, пытаясь отыскать кагана Кучука.
Паренек двигался в густом дыму в присядку да перекатом, оставляя все опасности боя выше своей головы. Все чаще ему приходилось подставлять булатное острие под возникающие из дыма печенежские животы, он пропитался кровью насквозь, а с крестовины меча свисал клок густых черных волос и неопрятные обрывки кишок. Подобравшись ближе к озеру, Микулка с беспокойством подметил, что дым начал рассеиваться, оставляя огромные рваные дыры в которых бегали кони и люди. Тут уж прятаться было бестолку, только скорость терять. Он вскочил на ноги, рубанул подвернувшегося под меч печенега и рванул к лесу, проходя открытые пространства пологой змейкой. Его заметили и воздух упруго встретил наконечники направленных в него стрел. Микулка кошкой прыгнул к ближайшим обломкам шатра, извернулся в воздухе и повалился на мягкие, пропахшие дымом шкуры. Он не успел принять устойчивое положение, как прямо перед ним возник из густого дыма озлобленный печенег, поднявший над головой тяжелую саблю. Микулка понял, что пришла его смерть, потому как был он в тот миг совершенно беспомощен даже меч не успел бы к себе подтянуть. Но жмуриться не стал, припомнив улыбку Заряна на мертвом лице. Пусть басурмане и его увидят таким же! Он рассмеялся прямо в лицо толстомордому печенегу и тут из груди врага вылетело острие тонкого, остро отточенного кола, паренек не стал разбираться, подтянул меч и рубанул широким лезвием выронившего саблю печенега. Он повалился как сноп, а за его спиной Микулка с удивлением увидел двенадцатилетнего мальчика в толстой полотняной рубахе и с длинным деревянным колом в руках.
– Ты кто?! – ничего не соображая спросил Микулка.
– Я сын Родомира, его печенеги убили. А тебя я знаю. Ты прошлым вечером Цветню от басурман спас. Я ее брат единородный, Совкой меня звать.
– Ну герой, спасибо тебе! От неминучей погибели меня спас. А где русичи?
– Да тут они все, ты как начал бить супостатов, даже бабы из леса вышли, а уж хлопцы и мужи язвленные подавно. Подобрали оружие, кто что нашел, теперь косят ворога на полуночной околе.
– А ты впереди всех? – улыбнулся Микулка.
– Почти. – серьезно ответил мальчишка, поднимая оброненную печенегом саблю.
– Удержишь оружие-то? Тяжела для тебя сабля!
– Ничего, сдюжу, чай не маленький уже. Я за батьку свого уже троих басурман уложил, но те все лучники. Лук я точно не натяну.
Микулка засунул меч в ножны и снял с плеча короткий печенежский лук.
– Так, воин, будешь мне спину прикрывать, а я маленько стрелами побалуюсь.
Он стал на одно колено, высунулся из-за прогоревшей шкуры, висевший на одной переломанной распорке и выпустил по отряду лучников три быстрых стрелы.
– Быстрее работай! – подогнал его Голос. – Не то русичи от стрел полягут.
В отряде подметили, откуда летит смерть на остриях стрел и перевели стрельбу с порядком поредевшего табуна на развалившийся шатер, за которым укрылись русичи.
– Беги назад! – крикнул Микулка Совке. – Если тебя подстрелят, я тебе все ухи обдеру!
– Вот и мамка так же… – надул губы мальчик. – Чуть что, сразу ухи…
В шкуру ударил целый град стрел, но расстояние не дало пробить им преграду навылет и молодой витязь, немного успокоившись, ответил еще тремя меткими выстрелами.
– Ладно… Ухи… – усмехнулся Микулка. – Коль такой храбрый, давай по сторонам гляди, видишь, обойти нас басурмане удумали.
Не опустел колчан и на половину, а печенежский отряд полностью потерял свою боевую способность, развалившись распластанными телами по всей ширине веси.
– Сзади прут! – предупредил Совка.
– Лешак их понеси! – ругнулся Микулка. – давай дуй направо, к горелому срубу, бревна все же надежнее, чем драная шкура.
Он бросил мальчику лук, а сам вытянул Кладенец и догнал Совку у самого сруба, бывшего когда-то стеной уютного дома.
На восточном небосклоне волчьим хвостом обозначился едва заметный свет будущего дня. Жители веси гнали остатки печенежской рати с севера, ворог ощетинился саблями, но отступал неумолимо, подставляя тыл двум притаившимся за срубом русичам. Стрелять с такого расстояния было уже невозможно и Микулка, выкрикнув грозный боевой клич, врубился в самую гущу отступающего воинства. Совка остался за срубом и лихо разил печенегов в спину, когда те, завязавшись биться с Микулкой, поворачивались к нему задом.
– Давай мне за спину и уходим к лесу, тут нам не сдюжить! – крикнул Микулка мальчику и стал прорубаться на север, разя печенегов тяжелым мечом. За ними оставалась настоящая просека из разрубленных тел, сабли и обломки копий торчали словно дивный кустарник. Совка бездумно махал за спиной кривой саблей, еле удерживая оружие двумя руками, но уцелевший враг больше думал о бегстве, чем о сражении и в спину не бил, бежал к морю. Правда и без ударов в спину, Микулке приходилось не сладко, как ни хорош он был в сече, а левое плечо уже кровило сабельным ударом, а юшка из рассеченной брови заливала глаза, мешая смотреть. Паренек понял, что быстро теряет силы, а если упадет, то мальчишку со злобы в клочья порубят.
– Ветероооок! – изо всех сил позвал он. – Ветерооооок!
Тут же послышался приближающийся топот, словно верный конь только и ждал, когда его кликнут. Ветерок скакал напрямик, проламывая грудью дрогнувшие ряды врагов, трещали под копытами вражьи головы, а конь, словно не замечая вокруг себя кровавой сумятицы, снова мчался вперед. Черный, едва заметный в предрассветном сумраке, грозный как Чернобог он подоспел как раз вовремя, потому как русичей уже окружили, а Совка никак не мог сдюжить с крепкими вояками, наседавшими со всех сторон. Ему рубанули по руке и сабля с лязгом грохнулась о земь, а Микулка запрыгнул на подскочившего коня, ухватил мальчишку за ворот и рывком посадил впереди себя, ударив в конские бока пятками.
