«Я тот, кто хотел власти, – размышляет Уинанд. – Но теперь я не властитель, я слуга безликих господ – этой женщины, стоящей, широко раздвинув жирные белые колени, на ступеньке старого дома, этого толстяка, с трудом вытаскивающего грузное пузатое тело из такси перед большим отелем, этого коротышки, потягивающего пиво перед стойкой бара, женщины, вытряхивающей запятнанный матрас из окна многоквартирного дома, таксиста, остановившегося на углу, дамы с орхидеями, напившейся в кафе на углу, беззубой женщины, торгующей жевательной резинкой, мужчины, прислонившегося к двери казино. Все они мои повелители». Его понимание собственного места в жизни идет рука об руку с отвращением по отношению к этим окружающим людям, которые «не могут ничего создать». Далее в тексте Рэнд пытается сбалансировать подобные описания путем позитивного изображения жюри присяжных – но ее презрительные проявления, все же, делают повествование более цветистым.
Контраст с прочими современными Рэнд произведениями, провозглашавшими торжество индивидуализма наглядно демонстрирует, насколько инновационным был «Источник». Элитизму и популизму всегда было очень сложно сосуществовать в сфере защиты нерегулируемого капитализма. Например, «Мемуары лишнего человека» Альберта Нока пронизаны высокомерным презрением к простому человеку. В то же самое время, противники Нового курса настаивали, что люди, если их оставить в покое, смогут достойным образом выстроить собственную судьбу. Они прославляли «забытых людей», простых работяг, которые строили декорации своей жизни без всякого вмешательства со стороны правительства. Приверженцы политики невмешательства пели осанну как элитным привилегиям, так и простому, самостоятельно обеспечивающему себя человеку.
В «Источнике» Рэнд сумела ловко обойти это противоречие и избежать фатального либертарианского элитизма в своей нравственной теории. При всем своем бахвальстве, эта теория выглядела достаточно успокаивающей. Рорк говорит присяжным: «Степень способности может варьироваться, но основной принцип остается неизменным; степень независимости человека, его инициативности и личной любви к своей работе определяет его талант как работника и его ценность как человека». Таким образом, к «элите», о которой говорит Рэнд, может присоединиться каждый – просто любя свою работу. Вместо того, чтобы говорить о богатстве, она говорит о независимости, обходя таким образом вопрос о принадлежности к некоему конкретному социальному классу.
Но даже не связывая либертарианскую идею с традиционно присущим ей элитизмом, «Источник» делает схожее заявление: гуманизм является не более чем орудием сил, рвущихся к власти. Такая идея не была чем-то новым для времени, видевшего рождение двух новых тоталитарных режимов. В вышедшем в 1940 году фильм Альфреда Хичкока «Иностранный корреспондент» лидер британской Партии мира показан немецким агентом, скрывающим свои дьявольские планы под ширмой пацифизма. Изабель Патерсон также поднимает этот вопрос в одной из глав своей знаменитой книги «Бог из машины», метко озаглавленной «Гуманитарий с гильотиной». Позднее Рэнд заявляла, что идею этой главы подсказала своей подруге именно она, но Патерсон решительно отрицала это. Нет никаких поводов сомневаться в том, что Патерсон действительно верила в нравственность своекорыстия до того, как познакомилась с Рэнд – поскольку такие взгляды вовсе не были редки среди сторонников политики невмешательства. Патерсон могла просто перефразировать Уильяма Грэма Самнера (который был скептически настроен по отношению к гуманизму), когда писала, что «Большую часть вреда в этом мире причиняют хорошие люди – и вовсе не в силу случайности, оплошности или бездействия. Это – результат их долгих и упорных намеренных действий, которые они предпринимают, руководствуясь высокими идеалами и во имя благих целей». Рэнд была не первым мыслителем, критиковавшим альтруизм или предполагавшим, что благородные намерения являются не более чем маскировкой для основных мотивов.
Рэнд также обошла стороной традиционный либертарианский скептицизм по отношению к благотворительности, чтобы атаковать базовую концепцию альтруизма как таковую. Такие авторы, как Патерсон или Самнер, подчеркивали, что милосердие не должно навязываться государством – однако поддерживали частную благотворительность на добровольной основе. Рэнд вступала в полемику с такой позицией, говоря своей аудитории: «Единственное добро, которое люди могут сделать друг для друга, и единственная приемлемая форма отношений между ними – это держать свои руки при себе». Вновь обращаясь к противостоянию активного и пассивного начал, Рэнд теперь обозначала основополагающее различие между зависимостью и независимостью как выбор между самопожертвованием и эгоизмом. В отличие от прочих либертарианцев, она не позволила проникнуть в свою теорию индвидуализма ни малейшим намекам «социальной концепции».
Приближаясь к окончанию проекта, Рэнд работала, пребывая в состоянии высочайшего интеллектуального напряжения, что во многом стало возможным, благодаря препарату, который она использовала. Она была поражена тем, насколько долго могла работать под воздействием бензедрина. За несколько месяцев она уменьшила объем произведения, переформулировала его философский подтекст и наконец-то окончательно отполировала характеры персонажей, живших в ее сознании почти десять лет. И все это Айн проделала, продолжая выполнять свою работу для Paramount. Но у бензедрина был и обратный эффект. К тому моменту, как подошла к концу работа над книгой, Рэнд была близка к нервному срыву. Врач строго-настрого наказал ей взять двухнедельный отпуск и отдохнуть от любых нагрузок.
Опустошенная, но счастливая, Рэнд отправилась в загородный дом Изабель Патерсон, прихватив с собой Фрэнка. Там она шокировала хозяйку, сообщив, что ждет продаж своего романа по меньшей мере стотысячным тиражом – иначе она будет считать, что затея провалилась. С ее стороны было несколько бестактно говорить такое Патерсон, автору восьми романов, продажи ни одного из которых не превысили нескольких тысяч. Несмотря на то, что Патерсон всегда оказывала поддержку творчеству Рэнд, она сильно сомневалась, что этот роман покажет хорошие результаты. «Источник» был не в ее вкусе – слишком много прилагательных, слишком много драмы. Изабель даже отказалась рецензировать эту книгу для Herald Tribune – от Рэнд такое решение она благоразумно скрыла.
Глава 16
«Источник» начинает бить
С New York Times Рэнд повезло больше – через месяц после выхода «Источника» это издание опубликовало на роман лучшую рецензию в ее карьере. В этой рецензии Рэнд назвали «автором великой силы». «Она обладает тонким и острым умом, а также способностью писать блестяще, прекрасно, проникновенно», – гласил текст обзора. Автор рецензии, Лорин Прюэтт, обратила внимание не только на стиль романа, она также хвалила его содержание, отмечая, что читателям придется освежить в памяти «несколько основных философских концепций нашего времени» и заявляя, что это «единственный написанный американской женщиной роман, наполненный идеями, который я могу вспомнить». Эти слова подхватил ряд изданий рангом поменьше. Рецензент из Питтсбурга написал, что «Источник», вероятно, сможет «изменить жизнь каждого, кто прочитает эту книгу», a Providence Journal написал, что «Всего с одной книгой Айн Рэнд заняла важную позицию среди американских романистов». Исключения составляли только более снобистские литературные издания, такие как Times Literary Supplement, где написали, что «мисс Рэнд может создавать только гаргулий, но не персонажей», и The Nation, где Диана Триллинг насмехалась над карикатурными, с ее точки зрения, характерами героев книги.
