Глава 3
Привет, Америка!
Свою карьеру в Америке Айн Рэнд начала с написания сценариев для немого кино – работы, которую она могла делать, даже невзирая на свое поверхностное знание английского. Чуть более года спустя после приезда в Штаты, в возрасте двадцати двух лет, она работала в качестве младшего сценариста на студии знаменитого режиссера Сесила Блаунта ДеМилля.
Но этому предшествовали еще несколько месяцев, в течение которых она осваивалась с американским укладом жизни. Первые четыре дня девушка провела в Нью-Йорке, остановившись у дальних родственников семейства Портных. Эти родственники, носившие фамилию Розен, проживали в новом, имевшем величественную архитектуру районе Саттон-Плейс близ Ист-Ривер, так что начало пребывания Алисы в США было весьма стильным. Позднее она рассказывала друзьям, что на тот момент у нее оставалось при себе всего пятьдесят долларов. Ей приходилось передвигаться по шумному городу на трамвае или пешком. Спрашивать дорогу у прохожих было не так уж легко, поскольку ее разговорный английский не выходил за рамки дюжины слов, да и те она, по собственному признанию, произносила не слишком внятно.
По дороге из Нью-Йорка в Чикаго она решила, что новую жизнь в новой стране следует начинать и с новым именем. И если псевдоним «Рэнд» Алиса придумала себе уже давно (то была слегка видоизмененная аббревиатура ее настоящей фамилии – Розенбаум), то теперь у нее появилось еще и новое имя – Айн. Как звезда Голливуда, она хотела иметь легко произносимое и запоминающееся имя. И то, что она в итоге выбрала – Айн Рэнд – освобождало ее от бремени пола, национальности, религии, прошлого. Это было идеальное имя для «избранной». Псевдоним также мог, в случае необходимости, послужить камуфляжем от американской иммиграционной службы, которая, по истечении срока действия визы, могла попытаться выследить ее.
Имя, которое она выбрала для себя, уже более полувека является предметом любопытства читателей и горячего обсуждения среди поклонников. Не будучи ни американским, ни еврейским, ни русским, оно не несло в себе четкого информационного кода, сообщающего этническую или даже половую принадлежность его носителя. Многие из первых читателей ее книг искренне полагали, что их написал мужчина. Когда ее спрашивали о псевдониме в 1930-х и 1940-х годах, она предлагала разные версии его расшифровки. Иногда говорила, что «Айн» – финское женское имя, которое она позаимствовала у финской писательницы, но, по крайней мере, однажды заявила, что придумала его сама. Что же касается фамилии «Рэнд», то ее троюродная сестра Ферн Браун, которой было восемь лет, когда старшая родственница поселилась у ее семьи в Чикаго, вспоминала, что Алиса привезла с собой из России пишущую машинку модели Remington Rand. Сама Рэнд также не раз излагала такую версию, но это не может быть правдой, поскольку в 1926 году машинки такой модели еще не выпускались. Десять лет спустя она сказала в интервью New York Evening Post, что слово «Рэнд» является аббревиатурой ее русской фамилии («Рзнб».), а в 1961 повторила эту версию в беседе с корреспондентом The Saturday Evening Post.
Но, как бы там ни было, она, за очень редким исключением, не раскрывала своим американским знакомым имени, которое получила при рождении. Некоторые друзья и родственники связывают это с ее осторожностью в связи с некоторыми барьерами, стоявшими на пути евреев в Соединенных Штатах. Им было запрещено проживать в ряде районов, заниматься некоторыми видами деятельности, состоять в определенных общественных организациях и клубах. Мириам Саттон, родственница Рэнд со стороны мужа, которая до самой смерти оставалась ее подругой, вспоминала: «Поначалу она не хотела, чтобы кто-либо знал, что она еврейка. Был целый период, вплоть до Второй мировой, когда она не хотела, чтобы это стало известно». Мириам (девичья фамилия которой была Папурт), вспоминала, что Рэнд рекомендовала ее никому не рассказывать, что клан ее отца, еврея Аллена Папурта происходит из украинского города Бердичева. «Это ужасное место, Мими! Это еврейское гетто!», – сказала ей эмигрантка. Когда Рэнд знакомила Мими с кем-нибудь, то всегда представляла ее как «племянницу своего мужа», не называя фамилии Папурт. Другая американская родственница рассказывала, что вся их большая семья «была очень скрытной. Они все изменили свои имена». Знавшие Рэнд люди говорят, что самой главной причиной, по которой она сменила имя, было то, что «поскольку она хотела стать философом и автором бестселлеров, ей нельзя было быть еврейкой. Еврейку просто никто не стал бы слушать». Несмотря на то, что впоследствии романистка утверждала, что ее основной целью было защитить Розенбаумов от любых ассоциаций с ее публичной деятельностью, на фоне вышеперечисленных причин такое объяснение звучит неправдоподобным. Какой бы ни была подоплека, но ее нежелание раскрывать основные факты о своем происхождении было столь сильным, что ни один из ее ближайших друзей и последователей не знал ее настоящего имени, когда она умерла.
Сперва планировалось, что в Чикаго Рэнд остановится у Анны и Менделя Стоунов, которые занимались торговлей готовым платьем. Но из-за некоторых трудностей, связанных с рабочим графиком этой семьи, в итоге она отправилась к родителям Ферн Браун, Минне и Сэму Голдбергам, которые владели небольшой бакалейной лавкой в чикагском Норт-Сайд, близ Линкольн-парка, и жили по соседству в пятикомнатной квартире на первом этаже. Родители Ферн спали в передней спальне вместе со своим пятилетним сыном Харви. Патриарх семьи, Гарри Портной, овдовевший супруг сестры Анны Стоун Евы, занимал дальний альков. Ферн перебралась на кушетку в гостиную, а Рэнд заняла ее раскладушку в столовой. Практически сразу же она сконцентрировалась на своей основной цели, которую она полушутливо именовала «покорением Голливуда». Она все время писала или печатала сценарии для кинофильмов. Рэнд сочиняла их на русском языке, а ее родственницы переводили на английский. Годы спустя молодой Харви Портной вспоминал, что среди ночи она делала перерыв в работе и подолгу принимала ванну. Первое время Рэнд не закрывала кран с горячей водой как можно дольше, чтобы убить всех микробов. Горячие ванны в той России, которую она покинула, стали забытой роскошью – и в грязи повсеместно процветали холера и брюшной тиф. Голдберги спали урывками и просыпались с красными глазами. В дневное время их гостья разгуливала по квартире, напевая популярную песню “I’m Sitting on the Top of the World”, с харатерным русским акцентом, заменяя англо-американское “the” на «зе». Когда Минна Голдберг не смогла больше выносить создаваемый ею шум, она попросила свою сестру Анну Стоун все-таки разделить с нею тяготы приема гостьи, после чего Рэнд попеременно жила то у Голдбергов, то у Стоунов.
Ферн Браун вспоминала, что Рэнд не проявляла особого интереса к семейным трапезам или к еде как таковой – хотя сама Рэнд позднее говорила, что была постоянно голодна, когда приехала в Америку, где у нее впервые за много лет появилась возможность есть столько, сколько хочется. Она очень мало разговаривала со взрослыми членами семьи и, что особенно удивляло, очень редко упоминала свою собственную семью или политическую обстановку в Ленинграде. Она практически не говорила на эти темы, если ее не спрашивали. Но даже если спрашивали – Айн отвечала односложными предложениями, так, словно эта тема ее совсем не интересовала.
