Публикация стихотворения “Иван Топорышкин” (Ёж. 1928. № 2).
Начало рассказа “Путешествие Ежа”, среди главных героев которого Иван Топорышкин и Макар Свирепый (Ёж. 1929. № 10). Рисунок Б. Антоновского.
Подписан фельетон так: “Иван Не-Топорышкин”.
“Бегемот” был скорее либеральным изданием – прибежищем юмористов хорошего дореволюционного пошиба, сатириконцев, таких как Бухов или Василевский-Не Буква, один из авторов “Всемирной истории, изложенной “Сатириконом”. (Может быть, “Иван Не-Топорышкин” – это он и есть? В фельетоне бросаются в глаза некоторые его характерные приемы.) На страницах журнала предпочитали высмеивать бюрократов, головотяпов, перестраховщиков и головокруженцев от успехов, а не вредителей и агентов Антанты. Но старорежимные интеллигенты не понимали новой детской литературы так же, как строгие комиссары и комиссарши. Впрочем, комиссары и либеральные интеллигенты были зачастую людьми из одной среды, из одного теста. Знаменательно, что в числе строгих неприятелей Хармса оказался и Георгий Адамович, талантливый поэт “парижской ноты” и ведущий критик русского зарубежья. “Не только дети логике не научатся, но и взрослые разучатся, прочитав стихотворение”, – возмущался он
[246]
. Но для “Ежа” “Топорышкин” стал своего рода визитной карточкой.
Вероятно, именно лингвистические приемы “Топорышкина” обыгрываются в пародии на стихи Хармса для детей, написанной в 1930 году Шварцем и Заболоцким:
Я бегу,
Бегу,
Бегу!
На ногах – по сапогу.
Здесь сапог и там сапог.
Лучше выдумать
Не мог!
Впрочем, все-таки могу.
На ногах – по сапогу.
Не сапожки – чистый хром.
Лучше выдумать
Не мом
Впрочем, все-таки мому:
На ногах по самому.
Как же сам-то на ногах?
Лучше выдумать
Не мах.
“Иван Топорышкин” стал персонажем “комиксов” “Ежа”, таким же, как Макар Свирепый. При этом он отождествлялся со своим создателем – во всяком случае, внешне был его полной копией. Между прочим, на рисунке в первом номере за 1929 года в числе “главных сотрудников “Ежа” запечатлен “Иван Хармсович Топорышкин, изобретатель и столяр”. С ним соседствуют Макар Свирепый, Петрушка (так назван Евгений Шварц по имени героя одного из своих произведений той поры) и Тетя Анюта (кто скрывается под этим псевдонимом, неизвестно). Те же четыре персонажа запечатлены на рисованной “групповой фотографии” в первом номере за 1930 год.
Несомненно, что среди стихотворений 1928 года, которые были важны для самого Хармса, – стихотворение “Почему”. В 1934 году Хармс прочел именно это стихотворение юному Залику Матвееву (будущему поэту Ивану Елагину) в качестве примера того, как надо сейчас писать:
ПОЧЕМУ:
Повар и три поваренка,
повар и три поваренка,
повар и три поваренка
выскочили на двор?
ПОЧЕМУ:
Свинья и три поросенка,
свинья и три поросенка,
свинья и три поросенка
спрятались под забор?
ПОЧЕМУ:
Режет повар свинью,
поваренок – поросенка,
поваренок – поросенка,
поваренок – поросенка?
Почему да почему? –
Чтобы сделать ветчину.
Абсурда, бессмыслицы здесь нет, но для Хармса этот текст важен был, видимо, лаконичным изображением “чистого действия”, свободным от размышлений и сантиментов. В этих “жестоких” (вполне, впрочем, в духе прямодушных двадцатых годов) стихах Хармс ближе всего к одному из своих самых талантливых последователей – Олегу Григорьеву.
Иллюстрация к рассказу “Путешествие Ежа” (Ёж. 1929. № 10). Рисунок Б. Антоновского.
Давая показания на следствии в 1931 году, Хармс отнес из прозаических произведений к “заумным” “Во-первых и во-вторых” и “Как старушка покупала чернила”. Возможно, эти рассказы – лучшее, что написано Хармсом в прозе до начала 1930-х годов… При этом построены рассказы очень по-разному. “Во-первых и во-вторых” – история загадочная и почти мистическая, похожая на сон без начала и без конца, про путешествие двух героев в обществе “самого маленького человека на земле” и “длинного человека” на осле, лодке, автомобиле и, наконец, на слоне:
…Проснулись мы утром и решили дальше путь продолжать. Тут вдруг маленький человек и говорит:
– Знаете что? Довольно нам с этой лодкой да автомобилем таскаться. Пойдемте лучше пешком.
– Пешком я не пойду, – сказал длинный человек, – пешком скоро устанешь.
– Это ты-то, такая детина, устанешь? – засмеялся маленький человек.
– Конечно, устану, – сказал длинный, – вот бы мне какую-нибудь лошадь по себе найти.
– Какая же тебе лошадь годится? – вмешался Петька. – Тебе не лошадь, а слона нужно.
– Ну, здесь слона-то не достанешь, – сказал я, – здесь не Африка.
Только это я сказал, вдруг слышны на улице лай, шум и крики.
Посмотрели в окно, глядим – ведут по улице слона, а за ним народ валит. У самых слоновьих ног бежит маленькая собачонка и лает во всю мочь, а слон идет спокойно, ни на кого внимания не обращает.
– Вот, – говорит маленький человек длинному, – вот тебе и слон как раз. Садись и поезжай.
– А ты на собачку садись… Как раз по твоему росту, – сказал длинный человек.
– Верно, – говорю я, – длинный на слоне поедет, маленький на собачке, а я с Петькой на осле.
И побежали мы на улицу.
Зато рассказ про старушку и чернила – крепко сбитый, “ремесленный” и в то же время глубоко внутренне абсурдный. “Свалившаяся с луны” старушка (а старухи – постоянные обитательницы и хозяйки хармсовского космоса) – родная сестра маршаковского Человека Рассеянного. Она летом удивляется отсутствию снега, пытается купить булки в керосинной лавке, а чернил ищет у мясника, у рыбника, у торговки ягодами на рынке, в цирке и наконец попадает… в детскую редакцию Госиздата. К этому же типу рассказов следует отнести и рассказ “Друг за другом” (1930), написанный совместно с Левиным. Изобретатели ненужных и абсурдных вещей (способа окраски лошадей, прибора для снимания шляпы и пр.), которым этот рассказ посвящен, – явные двойники эксцентричных хармсовских приятелей, “естественных мыслителей”.
