Слово славы между прочим
ты вписал себе в итог,
над столом клоня рабочим
пукли мудрой завиток.
Век, идеями чреватый,
пал, как хмурая пора,
под полет витиеватый
лебединого пера.
<…>
Над тобою, трудолюбцем,
первый рокот лирных струн.
И Нептун грозит трезубцем,
и свергает Зевс перун.
А когда природа кучей
свалит все на дно ночей,
ты, парик закинув в тучи,
гром низвергнешь из очей.
Позднее, в послевоенные годы, Михайло Васильевич был во многом превращен в икону, в своего рода Ленина — Сталина русской науки, лишенного человеческих слабостей и правого в любом споре с любым оппонентом. В общем-то канонизация Ломоносова именно в эту эпоху — явление закономерное. Более того, канонизация эта имела большие положительные последствия: перечислять ломоносоведческие труды, появившиеся после 1945 года, можно бесконечно. Но огромный фактический материал, собранный исследователями, однобоко и тенденциозно интерпретировался. С годами, конечно, картина несколько смягчалась. Научные и литературные противники Михайлы Васильевича уже не обязательно объявлялись «врагами России» или «бездарностями». Но, скажем, Шумахер и Тауберт, люди со множеством недостатков, но имеющие свои заслуги перед русской культурой, демонизируются даже в книгах начала 1990-х годов.
Лучшим из всего написанного в советское время о Ломоносове остаются труды А. А. Морозова. Его большая биографическая книга, впервые вышедшая в серии «ЖЗЛ» в 1950 году с предисловием С. И. Вавилова, не могла не нести отпечатка эпохи. И все же она производит сильное впечатление цельностью и связностью изложения и тем, как автор, владевший огромным материалом, сумел выбрать главное, коренное, — главное по тогдашним представлениям, конечно. Еще ценнее, может быть, его книги «Ломоносов: путь к зрелости. 1711–1741» (1961) и «Родина Ломоносова» (1975). Знаток Русского Севера и филолог-германист, Морозов сумел поставить свои разнообразные знания на службу своей главной теме, которой стала биография Ломоносова. Достаточно сказать, что он был первым, кто сравнил «Хотинскую оду» с «Одой принцу Евгению» и вообще поэзию Ломоносова — с творчеством влиявших на него немецких поэтов. Э. П. Карпеев, Г. Е. Павлова, Г. Н. Моисеева, Е. Н. Лебедев, Н. А. Шумилов и другие исследователи продолжали труды Морозова. Но в книгах, выходивших массовым тиражом, по условиям времени не удавалось избежать тенденциозности и умолчаний. В беллетристических произведениях, в киносценариях этой тенденциозности было, конечно, еще больше.
Результат, если говорить о массовом сознании, был обратным задуманному: ходульный образ патриота «без страха и упрека», созданный писателями и кинематографистами, оказался совершенно лишенным той мощи, того обаяния, которые присущи настоящему Ломоносову, и не вызывал ничего, кроме раздражения. Естественно, как противовес этой скучной мифологии в 1990-е годы стали появляться материалы другого рода — в основном статьи в газетах или Интернете. Авторы этих материалов или взахлеб обсуждают любимую тему о Ломоносове — сыне Петра I (находя все новые «неопровержимые доказательства»), или «разоблачают» недавнего кумира.
Примерами «разоблачительных» публикаций (претендующих на научную серьезность) могут служить статьи В. К. Новика «Академик Франц Эпинус»
[138]
и Дмитрия Верхотурова «Неизвестный Михайло Ломоносов»
[139]
. Статья Новика написана, кстати, по лекалам советских ломоносоведческих работ худшего сорта: академик Эпинус оказывается прав во всем и всегда, ему приписываются самые невероятные заслуги (например, он объявляется основоположником государственного образования в России на том основании, что некоторое время подрабатывал в Шляхетном корпусе), а обилие ссылок на архивные материалы маскирует неполноту и лукавство в изложении известных фактов и событий. Гонителю же Эпинуса дается следующая характеристика: «Научная ценность исследовательских работ Ломоносова даже по меркам XVIII века как минимум — спорна. Его организационная деятельность (академический университет, гимназия, экспедиции) — малорезультативна. Деятельность в Академической канцелярии — сплошная цепь интриг, скандалов и жалоб в Сенат. Поведение в Конференции Академии и историю создания Московского университета — лучше обойти молчанием…» «Как минимум спорна» и «лучше обойти молчанием» — хорошие аргументы, но даже это пристойнее, чем откровенная клевета (утверждения, что Ломоносов писал жалобы в Сенат на своих оппонентов в естественно-научных дискуссиях, только так и можно назвать). Верхотуров, сделавший предметом рассмотрения коллизию из-за писем Делиля к Миллеру, точен фактически, но антиисторичен в оценках. Отрицать порядочность Ломоносова на том основании, что он согласился принять участие в обыске у Миллера, или, скажем, лишать Миллера права называться благородным человеком потому, что он сек батогами своих ассистентов в сибирской экспедиции, — все равно что осуждать Платона и Аристотеля за то, что они были рабовладельцами. А разговор о «ломоносовских традициях политического сыска и доносительства в Академии» — просто отрыжка культа Ломоносова в самые гнусные дни отечественной истории (но разве сам Михайло Васильевич в этом виноват?).
Наряду с такими материалами, впрочем, постоянно появляются работы, авторы которых пытаются объективно взглянуть на личность и эпоху Ломоносова с современной точки зрения, но и с учетом исторической дистанции. Особенно ценен в этом отношении энциклопедический словарь «Ломоносов» (редактор-составитель Э. П. Карпеев), подготовленный в 1999 году Музеем М. В. Ломоносова в составе Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого. Эта книга стала первой вехой в создании новой биографии Ломоносова, отражающей представления и опыт человека уже постсоветской эпохи
[140]
.
Хочется верить, что и в этом жизнеописании Ломоносова удалось сделать еще один, пусть скромный, шаг в том же направлении.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Деревня Мишанинская Куростровской волости, где родился М. В. Ломоносов. Рисунок, XIX в.
Вид Холмогор. Рисунок царевны Екатерины Антоновны, вторая половина XVIII в.
