Однако при этом обнаружились некоторые слабости немецкой стратегии. И прежде всего – чрезвычайная растянутость немецких сил на фронте протяженностью 2700 километров, который проходил по бескрайним степям, лесным массивам и огромным болотам
[415]
, и на этих территориях было мало железнодорожных путей, а шоссейные дороги находились в плачевном состоянии. Начальник штаба 4-й армии генерал Блументритт вспоминал: «Слишком растянутые коммуникационные линии едва обеспечивали доставку нашим войскам необходимых предметов снабжения. Приходилось переделывать колеи русских железных дорог, которые были шире, чем колеи железных дорог в Западной Европе». К тому же отходившие русские части подрывали железные дороги, и это существенно замедляло темпы наступления немцев и создавало дополнительные сложности со снабжением их войск продовольствием, боеприпасами и горючим. Только снабжение группы армий «Центр» требовало ежедневного прибытия в Смоленск семидесяти железнодорожных составов, а их прибывало всего двадцать три!
[416]
Между тем вермахт на всем фронте нес довольно значительные потери: немецкая армия уже четыре месяца непрерывно вела боевые действия, численность пехотных дивизий снизилась на треть, 40 процентов танков вышли из строя, а остальные оставались на ходу только благодаря ежедневным подвигам техников. Дело было в том, что в дивизиях стояли на вооружении тридцать восемь различных типов бронемашин, не считая множества модификаций каждого типа, и поэтому было весьма трудно находить для них запасные части.
Так обстояли дела, но это не оказывало значительного влияния на стратегические замыслы немецкого командования. Однако один факт непременно влиял на ситуацию независимо от военачальников. «В свойственной ему импульсивной манере, – вспоминал подполковник фон Лоссберг, – Гитлер часто принимал решения, […] которые никоим образом не входили в компетенцию верховного главнокомандующего. […] Благодаря превосходной работе разведывательных служб, по карте можно было отслеживать на каждом этапе операции точное расположение всех дивизий, даже те позиции, которые занимали накануне вечером передовые отряды. Гитлеру нравилось углубляться в эти подробности, выражать свое мнение насчет того, о чем он не мог с достоверностью судить из своего бункера в Восточной Пруссии. Он часто, действуя даже через голову фон Браухича, отдавал распоряжения по телефону или по рации командирам на линии фронта».
Именно так все и происходило: Гитлер постоянно вмешивался в действия войск, часто менял свои решения, не учитывая расстояний, характера рельефа местности, состояния дорог, условий снабжения и того, что люди уставали, а техника изнашивалась. Он полагался только на свою интуицию, пренебрегал докладами разведслужб, игнорировал своих генералов, отвергал их советы. Он путал возможное с желаемым, хотел, чтобы немецкие войска наступали одновременно на всех направлениях. Он слепо верил во всемогущество воли и постоянно недооценивал противника. Он раз за разом требовал формирования все новых дивизий, не заботясь о пополнении людьми и техникой существующих соединений. Его целью было не столько свержение Сталина, сколько низведение России до положения немецкой колонии. Он запрещал всякое сотрудничество в Прибалтике, Украине и Белоруссии с движениями националистов и антисталинистов, которые в начале вторжения приветствовали немцев как освободителей. Некоторые распоряжения Гитлер отдавал импульсивно, другие решения из-за очень долгих колебаний принимал с явным запозданием. Большинство же его решений основывались на сложных, переменчивых и противоречивых суждениях и неизменно сбивали с толку его подчиненных. «Фюрер, – написал по этому поводу майор Энгель, – постоянно колебался между политическими и экономическими целями, а также расовыми, к сожалению».
Результаты этих колебаний часто удручали немецких военачальников, как это случилось на Северном фронте в середине сентября: передовые части танковой дивизии генерала Рейнхарда захватили господствующие высоты перед Ленинградом, откуда были уже видны башня со шпилем Адмиралтейства и позолоченные купола соборов. Захват города казался неминуемым, но генерал получил по телефону приказ начальника штаба группы армий фон Лееба: не идти на штурм города и даже покинуть передовые позиции! Рейнхард стал возражать, но в ответ услышал, что сам фон Лееб пытался опротестовать это распоряжение, но безуспешно. Потому что оно пришло прямиком из Растенбурга и было частью ужасного плана: Гитлер больше не желал взятия Ленинграда, а предпочел блокировать город и уморить голодом 3 миллиона его жителей, чтобы не кормить их понапрасну… «Было приказано никого не выпускать из города в течение зимы, – отметил фон Лоссберг. – Голод должен был сделать свое дело в городе, который люфтваффе Геринга предстояло разрушить. После этого немецкие и финские саперы должны были взорвать все, что уцелело бы». В данном случае, по крайней мере, этот приступ макиавеллизма привел к тому, что удобный случай захватить Ленинград и Кронштадт немцам больше не представился…
На ситуацию на юге также повлияли незнание меры и чрезмерные амбиции Гитлера. Командующий группой армий «Юг» фон Рундштедт получил приказ взять Воронеж, а затем вдоль реки Донец двигаться на Ростов. После этого ему вменялось в обязанность захватить нефтяные месторождения близ Майкопа, а затем совершить бросок на Сталинград. В итоге предусматривалось дополнительное продвижение на 650 километров за Днепр, что подразумевало рассредоточение сил на северо-восточном и юго-западном направлениях при полностью открытом северном фланге. И все это следовало осуществить до наступления зимы! За это игнорирование расстояний, элементарных правил стратегии и погодных условий также пришлось заплатить очень дорого.
Но для вермахта самым неприятным сюрпризом оказалось ожесточенное сопротивление Красной армии: вопреки прогнозам, русские солдаты умело сражались врукопашную, прекрасно использовали местность, организовывали глубоко эшелонированные узлы обороны с многочисленными противотанковыми препятствиями и быстро научились небольшими подразделениями ускользать от обходящих ударов вермахта. Вместо армии, которую немцы посчитали разгромленной, появились три новые армии, сформированные восточнее Москвы за Волгой и за Уралом. Эти армии угрожали флангам немцев западнее Харькова, севернее Смоленска и восточнее Ленинграда. Тем временем в тылу танковых войск вермахта начали действовать первые партизанские отряды, сформированные из солдат разбитых в первых боях советских дивизий и укрывшихся среди Припятских болот и в лесах Белоруссии. К ним присоединялись во все большем количестве украинские и белорусские крестьяне, вынужденные покинуть свои жилища из-за жестокой экономической политики гауляйтеров и массовых убийств, совершаемых карательными отрядами Гиммлера. Кроме того, свежие советские дивизии, появившиеся восточнее Волхова, Днепра и Дона, уже имели на вооружении пока еще неизвестные немцам танки КВ-1 и Т-34, превосходившие немецкие бронемашины в скорости и в огневой мощи. И наконец, после того, как люфтваффе уничтожило на земле тысячи советских самолетов устаревших образцов, в небе появились новые модели намного более современных боевых машин. Такие, как истребитель Як-1, напоминавший компактный «харрикейн»
[417]
, необычайно быстрый средний бомбардировщик Пе-2
[418]
и мощный штурмовик Ил-2, бронированный советский аналог «Штуки», вооруженный двумя 23-миллиметровыми пушками, тремя крупнокалиберными пулеметами и восемью реактивными снарядами
[419]
.
