Мы помним, что Геринг был также официально ответственен за использование экономического потенциала оккупированных восточных территорий, что являлось довольно серьезным делом. С одной стороны, прибалтийские страны, Белоруссию и Украину опустошила война, и там надо было восстановить шахты, заводы, фермы, подготовить к эксплуатации сельскохозяйственную и железнодорожную технику, прежде чем думать об освоении таких обширных территорий. С другой стороны, подчиненные Геринга должны были принимать в расчет неблагоприятные погодные условия, возраставшую враждебность голодного и угнетенного населения, иметь дело с партизанами, нападавшими на основные пути сообщения. А также сталкиваться с конкурирующим Министерством по делам восточных территорий Розенберга, с карательными отрядами Гиммлера, с рейхскомиссарами Бормана, с Министерством иностранных дел Риббентропа, с Министерством по делам вооружений, с управлением государственных железных дорог и с тыловыми службами вермахта! И все-таки Герингу удалось добиться высылки в Германию двух миллионов русских гражданских лиц и военнопленных для работы на шахтах и на военных заводах. Но в основном рейхсмаршал занимался составлением своевременных докладов фюреру с изложением причин столь малой отдачи от использования восточного потенциала…
Но и это было еще не все: фюрер, относившийся к своим дипломатам с еще меньшим доверием по сравнению с военными, посылал Геринга в Румынию для упрочения связей с Антонеску, и во Францию, чтобы рейхсмаршал отсоветовал Лавалю возвращаться во власть, и в Италию, чтобы уговорить Муссолини увеличить число итальянских войск, участвующих в войне против СССР. Галеаццо Чиано так описал в дневнике римское путешествие рейхсмаршала, сохранившего специфические методы ведения дипломатических переговоров:
«29 января 1942 года. Дуче вчера провел трехчасовую встречу с Герингом. […] Весьма удрученный развитием событий в России, тот обвинял во всем тех армейских генералов, которые были умеренными нацистами либо вовсе не состояли в партии. Он полагал, что трудности продлятся всю зиму, но при всем этом не сомневался, что Россия падет в 1942 году и что Англии придется сложить оружие в 1943 году…
2 февраля. Обед с Герингом у Каваллеро
[439]
. Как и всегда, Геринг вел себя заносчиво и высокомерно. И не сказал ничего, что можно было бы взять на заметку. Единственное, что действительно огорчало, так это подобострастное отношение к нему наших военачальников. Следуя примеру своего начальника, законченного клоуна Каваллеро, который готов был отдавать честь унитазу, если это могло принести ему пользу, наши главнокомандующие тремя видами вооруженных сил сегодня вели себя по отношению к этому немцу так, словно он – их начальник. Они самым глупейшим образом благоговели перед ним. Я прекрасно знал, что все это не имело смысла, но мне пришлось проглотить много желчи, больше желчи, чем пищи.
4 февраля. Геринг уехал из Рима. Мы с ним пообедали в “Эксельсиоре”, и в ходе всего обеда он большей частью говорил о своих драгоценностях. Действительно, на его пальцах были надеты перстни редкой красоты. Он сказал, что купил их в Голландии по низким ценам – относительно низким, – после того, как эти драгоценности были реквизированы. Мне рассказывали, что он игрался со своими драгоценностями, как малое дитя с шариками. В течение всего обеда он был напряжен. И тогда его адъютанты принесли ему вазу, наполненную бриллиантами. Он высыпал их на стол, пересчитал, разложил по размерам, потом перемешал и стал довольным. Один офицер в довольно высоком звании сказал про него вчера вечером: “Он любит красивые предметы и войну”. А ведь то и другое дорого стоит. На вокзале он появился в длинной собольей шубе, что делало его похожим на шофера времен 1906 года или на кокетку из “Оперы”. Если бы кто-нибудь из нас оделся подобным образом, нас бы засмеяли. Но в Германии Геринга таким принимали и, возможно, даже любили, поскольку в нем еще оставалась капля человечности».
Человечность в Германе Геринге? Несомненно, только ее следы… За два месяца до обеда в отеле «Эксельсиор» тот же Чиано записал в дневнике: «Геринг произвел незабываемое впечатление, когда заговорил о русских, которые в каком-то концентрационном лагере поедали друг друга и даже умудрились съесть немецкого часового. Он говорил об этом с полнейшим безразличием». Конечно, Геринг несколько раз спасал от лап громил Гиммлера техников и рабочих еврейской национальности, доставленных из оккупированных восточных земель, – но только для того, чтобы сохранить рабочую силу для концерна «Герман Геринг». Верно и то, что рейхсмаршал не без риска для себя защищал от преследований гестапо некоторых актеров и режиссеров евреев, с которыми поддерживала дружеские отношения его жена; он также вступился за директора театра Груенгенса, которого эсэсовцы преследовали по статье 175
[440]
, и спас его, взяв на службу в люфтваффе. Но что касается всех других жертв нацизма, Герман Геринг подчинялся жестоким указам фюрера. Да и потом, разве ему было неинтересно посетить концлагерь в Ораниенбурге, всего в 40 километрах от Каринхалла? Как тут не вспомнить диагноз шведского врача из психбольницы в Лангбро, где Геринг лечился семнадцать лет назад: «Сентиментален по отношению к родным, но совершенно бесчувственен к остальным»…
Спустя четыре дня после возвращения из Рима произошел эпизод, последствия которого рейхсмаршал и предположить не мог. Вечером 7 февраля 1942 года Гитлер принял в своей ставке под Растенбургом инженера Фрица Тодта, министра вооружения и боеприпасов и «генерального уполномоченного по делам германского строительства». Разговор продлился до поздней ночи, а утром следующего дня Тодт погиб в авиационной катастрофе: «Хейнкель-111», направлявшийся в Берлин, разрушился через некоторое время после взлета, все пассажиры погибли. Придворный архитектор фюрера Альберт Шпеер, находившийся в то утро в «Волчьем логове» и едва не оказавшийся среди пассажиров злосчастного самолета, рассказал о том, что случилось потом. Он вспоминал: «Примерно в час дня меня пригласили к Гитлеру. […] Стоя, со всей серьезностью и в соответствии с протоколом, он принял мои соболезнования, коротко ответил на них, а затем без обиняков произнес: “Господин Шпеер, я назначаю вас преемником министра Тодта во всех его должностях”. Я опешил. Но он уже протянул мне руку для прощального рукопожатия. Я решил, что он неточно выразился, и ответил, что приложу все возможные усилия, чтобы заменить доктора Тодта в его обязанностях по строительству. “Нет, во всех его должностях, включая вооружение”, – уточнил Гитлер. “Но ведь я ничего не понимаю…” – начал я. “Я верю, что вы справитесь, – перебил меня Гитлер. – К тому же у меня нет никого другого! Немедленно свяжитесь с министерством и принимайтесь за дело!” […] Когда я направился к двери, в кабинет вошел Шауб
[441]
. Он доложил: “Прибыл господин рейхсмаршал. Он желает срочно с вами переговорить, мой фюрер. Но вы его не вызывали”. Гитлер поморщился и с раздражением произнес: “Пригласите его”. Затем, обращаясь ко мне, добавил: “Задержитесь”. В кабинет энергично вошел Геринг. Произнеся несколько слов соболезнования, он с живостью сказал: “Лучше всего, если я возьму на себя функции доктора Тодта в рамках четырехлетнего плана. Это позволит избежать сложностей и проблем, которые возникали из-за его вмешательства”. Геринг, по-видимому, приехал на личном поезде из своего охотничьего имения в Роминтене, удаленного примерно на 100 километров от ставки Гитлера. Учитывая, что катастрофа произошла в 9 часов 30 минут утра, он, вероятно, сильно спешил. Но Гитлер, ни словом не откликнувшись на инициативу Геринга, ответил: “Я уже назначил преемника Тодта. Господин рейхсминистр Шпеер с этой минуты принял на себя все функции доктора Тодта”. Тон его был столь категоричным, что исключал всякие возражения. Геринг казался испуганным и озадаченным одновременно. […] Было очевидно, что Геринг попытался взять нахрапом Гитлера, и у меня уже тогда сложилось впечатление, что Гитлер ожидал подобного маневра и потому так быстро провел мое назначение».
