Адольф Гитлер должен был это прекрасно осознавать, ведь он еще год назад в разговоре с майором Энгелем заметил: «Использование танков на улицах городов противоречит здравому смыслу». Но нам известно уже, что фюрер имел обыкновение забывать о своих решениях: разве не он обещал в 1938 году, что начнет войну не раньше 1943 года? Не он ли написал в своей книге «Майн Кампф», что ни в коем случае не следует вести войну на два фронта? Однако Сталинград, на тот момент, по крайней мере, стал его манией: город носил имя Сталина, занимал стратегически важное положение на Волге между Саратовом и Астраханью, двумя городами, которые Гитлер рассчитывал захватить позднее. И поэтому фюрер потребовал продолжать продвижение к центру Сталинграда и приказал фон Вейхсу «полностью очистить от русских правый берег Волги». Правда, он неудачно выбрал место для своей ставки: в «Вервольфе» под Винницей было очень жарко днем и довольно прохладно ночью, там стояла большая влажность и постоянно донимали комары. И все это наверняка повлияло на поведение фюрера, у которого все чаще случались приступы гнева и который все больше склонялся к принятию радикальных мер. Так, 24 августа он в присутствии всего Генштаба сухопутных сил накричал на генерал-полковника Гальдера за то, что тот порекомендовал отвести назад 9-ю армию ввиду контрнаступления советских войск под Ржевом. Девятого сентября уволил в отставку генерал-фельдмаршала Листа, обвинив его в недостаточно энергичных атаках Грозного и Туапсе, – и сам принял командование группой армий «А»!
[453]
А 24 сентября Гитлер отстранил-таки от должности начальника Генерального штаба сухопутных войск Гальдера и назначил на его место Курта Цейцлера, более сговорчивого генерала.
И все же многие генералы уговаривали Гитлера умерить амбиции и сократить линию фронта на Дону и на Северном Кавказе. Но они постоянно натыкались на стену непонимания. Разведывательные службы армии и СС сообщали о концентрации советских войск за Волгой и в Приуралье, но Гитлер продолжал отбрасывать в сторону сведения, не укладывавшиеся в его замыслы. В этом его поддерживал рейхсмаршал, который в конце августа сообщил фюреру именно то, что тот хотел услышать: «О крупных вражеских силах там не может быть и речи. Авиация летала на разведку к северу и на всем обозримом пространстве обнаружила только один отряд врага»
[454]
. Впрочем, в то время Геринг служил Гитлеру фоном для того, чтобы тот смог произвести большее впечатление на генералов, как это подметил министр Альберт Шпеер, внимательно наблюдавший за их уловками: «По прибытии в ставку фюрера Геринг обычно уединялся на некоторое время в своем кабинете, а в это время Боденшац, его связной генерал при Гитлере, покидал зал совещаний, чтобы, как мы предполагали, проинформировать Геринга насчет спорных вопросов. Спустя четверть часа Геринг входил в зал, где проходило совещание, и с ходу поддерживал именно ту точку зрения, какую Гитлер отстаивал в спорах с генералами. Гитлер обводил присутствующих довольным взглядом: “Видите, рейхсмаршал придерживается такого же мнения, как и я”». Эта уловка действовала очень эффективно, по крайней мере поначалу.
Беспрестанные критические высказывания Геринга в адрес армейских генералов, которых он обвинял в слабости и пораженчестве, естественно, весьма болезненно воспринимались в ОКВ и ОКХ, и те вскоре перешли в контратаку. С подачи Йодля и Кейтеля в штабах стали поговаривать о том, что в люфтваффе числится слишком много служащих, в то время как на Восточном фронте ощущается острая нехватка солдат. Этот аргумент был неоспоримым, и уже в сентябре 1942 года Гитлер приказал Герингу передать 200 000 человек из люфтваффе в сухопутные войска. Но для рейхсмаршала это означало бы потерять престиж, чего он никак не мог допустить. Поэтому он схитрил, пообещав Гитлеру сформировать двадцать «полевых дивизий люфтваффе». Фюрер, для которого не было разницы между дивизиями, удовлетворился этим обещанием, даже не подумав о последствиях: люди из авиации, если бы их включили в состав боевых частей, несомненно, могли бы стать хорошими солдатами. Но войдя в состав совершенно новых дивизий, не получив должной подготовки, не ощущая плеча опытных, закаленных в боях товарищей по оружию и не имея опытных полевых офицеров в числе командиров, они не представляли собой никакой ценности в военном плане…
Как и многие другие генералы, Паулюс, вызванный в ставку под Винницей, получил нагоняй от фюрера. Вернувшись 13 сентября в Сталинград, он начал «решительное» наступление с целью подавить сопротивление советских войск на западном берегу Волги. Шестая армия имела подавляющее численное превосходство над защитниками города: в наступлении принимали участие одиннадцать дивизий, в том числе три танковых. Ее наступление поддерживали с юга передовые дивизии 4-й танковой армии Гота, а также бомбардировщики и пикирующие бомбардировщики «Штука» из состава 4-го воздушного флота. Немцам противостояли всего семь стрелковых дивизий неполного состава и две уже довольно потрепанные танковые бригады, которыми командовали генералы Чуйков и Еременко. Русские были прижаты к Волге, так что исход сражения ни у кого в «Вервольфе» не вызывал сомнений, но при этом по крайней мере три фактора были против вермахта. Во-первых, немцы избрали тактику асфальтового катка: они последовательно уничтожали квартал за кварталом, настойчиво стремясь продвинуться на восток и выйти на берег Волги в разных местах. Во-вторых, вермахт недооценил оборонительные возможности советских солдат, которые упорно удерживали центр города, заминировав все подступы к Волге, превратив каждый разрушенный дом в крепость и сконцентрировав мощный артиллерийский кулак на берегах реки. И в-третьих, армия Паулюса плохо взаимодействовала с люфтваффе, которое упорно продолжало бомбить развалины, стараясь помочь пехоте, вместо того чтобы наносить удары по советским пушкам, сосредоточенным на обоих берегах Волги, и по плавучим средствам, которые постоянно переправлялись через реку, подвозя подкрепления.
Некоторые генералы прекрасно все это понимали, но люфтваффе Геринга яростно отстаивало свою независимость, и не могло быть и речи о том, чтобы оно подчинялось «чужим» приказам. Начальник Генерального штаба немецкой авиации генерал Ешоннек мог бы, конечно, отдать соответствующий приказ командующему 4-м воздушным флотом, но только после того, как проинформировал бы об этом Геринга. А рейхсмаршал, желавший прежде всего угодить Гитлеру, считал, что лишь две задачи могут быть поставлены авиации: тактическая поддержка сухопутных войск и массированные бомбардировки городов с целью подавления воли противника к сопротивлению. И поэтому ничто не менялось, а бои постепенно затихали: к середине октября немцам удалось захватить три четверти Сталинграда и окружить с трех сторон его защитников на узкой полоске берега Волги. Но при этом им так и не удалось выбить русских солдат из развалин трех крупных военных заводов и элеватора из-за плотного огня советской артиллерии и постоянных атак отрядов пехоты, которые просачивались в немецкие тылы. А тем временем в Генеральный штаб люфтваффе начали поступать тревожные донесения: разведка ОКХ засекла передвижения войск противника в районе города Серафимович в 160 километрах к северо-западу от Сталинграда. Рейхскомиссары в свою очередь сообщали о возросшей активности партизанских отрядов на путях снабжения вермахта. Штаб беспокоила уязвимость протянувшегося вдоль Дона северного фланга группы армий «Б», который прикрывали плохо оснащенные венгерские, итальянские и румынские части. Генерал Цейцлер спросил у Гитлера, не следовало ли прекратить уличные бои в Сталинграде и высвободить войска для прикрытия путей снабжения группы армий «А», попавшей в трудное положение на Кавказе. А разведывательные эскадрильи люфтваффе, сообщившие о крупном скоплении советских войск севернее излучины Дона
[455]
, сделали даже фотоснимки тысяч самолетов, стоящих на аэродромах позади линии фронта. Однако генерал Йозеф (Беппо) Шмидт, начальник ведавшего разведкой 5-го отдела Генштаба люфтваффе, поспешил принизить важность собранных разведданных…
