После Аугсбурга был Висбаден, где Геринг провел целую неделю в центре дознания 7-й американской армии. Майор Кубала написал отчет по итогам допросов Геринга. Там говорилось: «[Геринг] отнюдь не является комической фигурой, как его представляют американские газеты. Он неглуп и не похож также на простодушного простака вроде Фальстафа (персонажа комедий Шекспира), с которым его часто сравнивали англичане. Этот человек способен проявлять холодное спокойствие и расчетливость, и его ни в коем случае нельзя недооценивать. […] Он не лишен актерского таланта и не заставил бы скучать свою публику. Его тщеславие граничит с патологией». Другой офицер это подтверждает: «[Геринг] великий актер и профессиональный лгун, прячущий в рукаве несколько козырей, которые могут ему позволить торговаться, когда в этом возникнет необходимость. […] Он совершенно искренне уверен в том, что никогда и никому не подписывал смертный приговор и никого не отправлял в концентрационный лагерь – кроме случаев “военной необходимости”».
Действительно, Геринг отвечал уклончиво, часто лгал, много хвалился и лишь иногда говорил правду. Радуясь тому, что ему редко возражали, он начал думать, что ему удалось ввести в заблуждение дознавателей. Конечно же это было иллюзией. В Висбадене и Аугсбурге офицеры терпеливо его выслушивали только для того, чтобы вызвать к себе доверие, расположить Геринга к откровенности, записать его высказывания и представить их высшему руководству. Затем другие люди все это оценивали, анализировали правдивость высказываний Геринга и обращали их против него же. Но вечером 21 мая Геринг вернулся с одного из допросов в состоянии крайнего возбуждения. «Роберт, – обратился он к слуге, – ну, наконец-то! Я вылетаю на встречу с генералом Эйзенхауэром!» И немедленно велел укладывать чемоданы. «Мои таблетки, Роберт, не забудь положить мои таблетки!» – сказал он. Потом добавил: «Слушай, я получил разрешение взять с собой одного человека из моего окружения. Браухич там мне не понадобится, и я попросил, чтобы со мной полетел ты».
На рассвете 22 мая Геринг и его камердинер на легкомоторном самолете вылетели в неизвестном направлении
[655]
. «Куда мы летим?» – спросил Геринг у американского летчика. Помолчав, тот ответил: «Сожалею, но этого я вам сказать не могу…» Геринг снова спросил: «Меня поместят в гостиницу?» – «Конечно, конечно!» – ответил пилот с раскатистым акцентом жителя юга США. «Все будет хорошо, Роберт…» – пробормотал Геринг, стараясь прежде всего успокоить самого себя. Но когда самолет приземлился, вместо почетного караула Геринга встретили американские военные полицейские в белых касках, вооруженные автоматами. Сержант указал на стоявший в конце взлетной полосы грузовик с брезентовым верхом и коротко приказал: «Пошли!» Геринг с трудом забрался в кузов, за ним поднялись двое военных полицейских. Они затолкали его в угол и крикнули водителю: «Поехали!» Всю дорогу американцы молча жевали жевательную резинку. Геринг еще не знал, что оказался в Люксембурге…
Пилот самолета не обманул: Геринга высадили из грузовика у отеля «Палас» в Мондорфе, что в 18 километрах от города Люксембург. Однако в номерах отсутствовало освещение, паркет был выломан, вместо стекол в окнах стояли решетки, из мебели имелись только самые необходимые предметы. Слуга Геринга заключил: «Тюремная камера и то была бы предпочтительнее!» Он вспоминал: «Геринг мне сказал: “Они у меня отобрали все. […] Я отдал им одну из капсул… Знаешь, другую я оставил при себе!” Они также забрали несколько тысяч таблеток, а я-то знал, как они ему были необходимы!» Но полковник Эндрюс, комендант гостиницы-тюрьмы, которую американцы называли «жестянкой для мусора», этого знать не пожелал. «Когда Геринга привезли ко мне в Мондорф, – сказал он позже, – он представлял собой нечто вроде скулящей эктоплазмы с двумя чемоданами, наполненными таблетками паракодеина. Я их забрал и передал медикам»
[656]
.
Помимо бытовых неудобств, Герингу пришлось терпеть физическое недомогание, потому что американский военный врач майор Дуглас М. Келли начал уменьшать принимаемую им дозу паракодеина
[657]
. Его лишили слуги, изолировали от внешнего мира. К нему не приходили известия о его семье. Охранники называли его между собой «куском сала»
[658]
, Геринга посадили на скудный паек, поскольку тот же доктор Келли решил заставить его сбросить вес. Впоследствии Келли вспоминал: «Во время ареста он весил 127 килограммов. […] Когда я ему сказал, что он мог бы произвести на суд более выгодное впечатление, если бы немного похудел, Геринг согласился с этим и начал питаться более умеренно
[659]
. […] В обмен на это он попросил, чтобы немецкие военнопленные подогнали по фигуре его форму. Мы согласились с этим, но не потому, что нам был так важен его внешний вид, а потому, что его брюки, если их не ушить, стали бы спадать с него».
Уже 23 мая к бывшему рейхсмаршалу присоединились другие высокопоставленные военные и функционеры НСДАП, включая членов недолговечного «фленсбургского правительства»: Дёниц, Шверин фон Крозигк, Шпеер, Штуккардт, Вагнер, Вегенер, фон Фридебург. А также Кейтель, Йодль, Кессельринг, Риббентроп, Брандт
[660]
, Розенберг, Франк, Функ, Даррэ, Лей, Кальтенбруннер, Далюге, Штрейхер, фон Папен и Ламмерс. Но Геринг считал себя намного выше этих людей и возмутился, оказавшись в их компании. Рейхсмаршал и преемник Гитлера так и не согласился с тем, что его лишили этих званий, и поэтому был в очень натянутых отношениях с гросс-адмиралом Дёницем. «Между новым главой государства и разжалованным наследником шла тайная война за лидерство и руководство группой заключенных, – написал впоследствии Альберт Шпеер. – Не сумев достичь согласия, эти двое начали избегать друг друга, каждый председательствовал за своим столом в столовой. Геринг особенно заботился о том, чтобы сохранить свое положение».
Американцы очень скоро это заметили, тем не менее горделивый экс-рейхсмаршал оказался для них «трудным клиентом». Почти три месяца постоянно шли допросы, повторявшиеся от шести до восьми раз в день, но моральный дух Геринга был непоколебим
[661]
. Его ответы на вопросы доказывали, что он до пугающего точно помнил все подробности, сохранил боевитость, определенный юмористический настрой. И совершенно не осознавал свою ответственность за трагедию двенадцати прошедших лет. Правда, наивность или неведение некоторых дознавателей иногда давали ему возможность выставить себя в хорошем свете. Так было, например, 25 июня. Лейтенант Эрбер Дюбуа спросил Геринга:
