Последовавшие за этим недели стали для Геринга особенно трудными: ему пришлось молча выслушать подробный доклад представителя обвинения от Франции Ш. Жертоффера, который уделил особое внимание разграблению произведений искусств во Франции и тому, как их «приобретал» рейхсмаршал Геринг, уже владевший «в результате покупки, подарков, завещаний и обмена крупнейшей коллекцией если не в Европе, то, по крайней мере, в Германии», как он сам написал в одном из писем Розенбергу. Выступление его коллеги Пьера Мунье оказалось еще более неприятным для Геринга, потому что помощник главного обвинителя от Франции предъявил трибуналу документ РФ-1407, являющийся протоколом состоявшегося 15 и 16 мая 1944 года совещания, в ходе которого Геринг заявил, что предложит фюреру, чтобы отныне убивали на месте немедленно английские и американские экипажи самолетов, которые принимали участие в налетах на города или на пассажирские поезда во время их следования. Потом был предъявлен документ РФ-1427, являющийся отчетом, составленным майором британской армии Лео Александером, который занимался расследованием экспериментов доктора Рашера и экспериментов в области мозга, которые производились в Институте Кайзера Вильгельма. Пьер Мунье обратил внимание трибунала на поистине зверский характер мер, принимавшихся в отношении людей, которых убивали только для того, чтобы подвергнуть исследованию их мозг, так как для проведения этих опытов они были отобраны из различных медицинских учреждений с помощью чрезвычайно простого и быстрого способа: врачи перепоручили отбирать больных, которых должны были убить, медсестрам и санитарам. Тех, кто казался слабым или, с точки зрения санитаров, требовал много хлопот, включали в список и направляли в то место, где производилось умерщвление. Что касается собственно экспериментов, их производили в целях получения научных или псевдонаучных сведений по вопросу о влиянии, которое бывает оказано на мозг летчиков во время несчастных случаев, которые с ними могут произойти
[686]
. Восьмого февраля французов сменили главный обвинитель от СССР Руденко и его помощник, которые привели выдержки из весьма компрометирующих бывшего рейхсмаршала документов, «захваченных Красной армией в штабах разгромленных немецко-фашистских войск». В частности, были зачитаны указания об использовании советских людей на принудительных работах, которые Геринг дал своим чиновникам 7 ноября 1941 года во время секретного совещания в Берлине. Эти указания стали известны из документа, являющегося секретным циркуляром № 42006/41 хозяйственного штаба германского командования на востоке, от 4 декабря 1941 года. Затем генерал-лейтенант Руденко остановил внимание судей на документе, известном под названием «Директивы по руководству экономикой во вновь оккупированных восточных областях» («Зеленая папка»). Эти директивы, автором которых являлся Геринг, представляли собой широкую программу организованного ограбления Советского Союза. Грабительский план осуществляли немецкие воинские и экономические отряды, которыми Геринг руководил «с величайшим усердием». Вслед за этим Руденко сообщил, что на совещании 6 августа 1942 года с рейхскомиссарами и представителями военного командования Геринг требовал усилить ограбление оккупированных областей (документ СССР-170). «Вы посланы туда, – указал Геринг, – не для того, чтобы работать на благосостояние вверенных вам народов, а для того, чтобы выкачать все возможное». И далее: «…Я намереваюсь грабить, и именно эффективно». Затем речь зашла о разрушении и разграблении нацистами культурных и научных ценностей, монастырей, церквей и других учреждений религиозного культа. Главный обвинитель от СССР отметил, что повсеместными грабежами в оккупированных районах СССР, производившимися по прямому приказу германского правительства, руководили лично Геринг, Розенберг и находившиеся в их подчинении различные «штабы» и «команды». Когда же перешли к рассмотрению преступлений против человечности, советские обвинители даже привели высказывания Геринга двенадцатилетней давности. «Мы лишаем правовой защиты врагов народа…», «Мы, национал-социалисты, сознательно выступаем против фальшивой мягкости и фальшивой гуманности…», – писал Геринг еще в 1934 году в статье, опубликованной за океаном в газетах Херста. В одной из статей, датированной 1933 годом, продолжал Руденко, Геринг ставил себе в заслугу то, что он перестроил все руководство гестапо, подчинив тайную полицию непосредственно себе и организовав для борьбы с политическими противниками концентрационные лагеря. «Так, – говорил Геринг, – возникли концентрационные лагеря, в которые мы должны были вскоре водворить тысячи работников аппарата коммунистической и социал-демократической партий». Подавленный Геринг снял наушники…
Но его незавидное положение еще более усугубилось 11 февраля 1946 года и в последующие дни. Дело было в том, что советские обвинители вызвали в качестве свидетеля Фридриха Паулюса
[687]
, плененного под Сталинградом. Бывший генерал-фельдмаршал рассказал об истории разработки плана «Барбаросса», перечислив всех, кто принимал участие в подготовке к нападению на СССР, начиная с Кейтеля, Йодля и Геринга. Слова Паулюса вызвали негодование на скамье подсудимых, которые подозвали к себе адвокатов и принялись давать им поручения. Геринг, самый возбужденный из всех, крикнул Штамеру: «Спросите у этой свиньи, знает ли он, что поступает как предатель! Спросите, не принял ли он советское гражданство!» Адмирал Рёдер попытался его успокоить, но Геринг продолжал орать: «Надо опозорить этого предателя!»
Именно с этой целью он надавил на весьма слабого духом Бальдура фон Шираха, и тот поручил своему адвокату поставить под сомнение свидетельство Паулюса сразу же в начале следующего заседания трибунала. Но происки Геринга не остались без внимания американских властей, и уже с 15 февраля полковник Эндрюс в приказном порядке запретил подсудимым общаться между собой в тюрьме. Даже во время прогулок. Вечером 16 февраля Гилберт после посещения Геринга записал в своем дневнике: «Подавленный и дрожащий, как наказанный ребенок, [Геринг] спросил меня, что означает это наказание. И высказал совершенно верное предположение, что это следствие его насмешливого, высокомерного и диктаторского поведения. “Но разве вы не видите, что все эти ужимки и шутки служат для того, чтобы разрядить обстановку? Вы полагаете, что мне нравится сидеть и слушать все эти обвинения, которые сыплются на нас одно за другим? Ведь надо же как-то взбодриться. Если бы я их не стимулировал, многие из них попросту сдались бы”. Все это он произнес подавленным и покорным голосом. Я сказал ему, что прекрасно понимаю, что он чувствовал себя обязанным вести себя иначе, чем другие, и не так, как в камере. Что я уверен в том, что за своим фанфаронством он прятал глубокий стыд. Геринг не возражал, он даже принял еще более удрученный вид, чем демонстрировал в ходе всех слушаний. Хотя было видно, что отчасти в этом состоял его расчет. “Конечно, – согласился он, – психолог все это понимает. Но полковник Эндрюс вовсе не психолог. Неужели вы не понимаете, что я испытываю достаточное раскаяние в стенах этой камеры, сожалея о том, что не избрал другой жизненный путь и не прожил жизнь иначе, вместо того чтобы оказаться в таком состоянии?”»
