Адвокат Геринга возразил против этого вопроса, сказав, что он «заходит слишком далеко», «относится ко всему правительству в целом и к определенному числу лиц», и добавил: «Кроме того, это высказывание – оценочное заключение, а не факт, о котором должен рассказывать свидетель». Председатель трибунала посчитал, что «этот вопрос вполне допустим», и Далерус ответил: «В то время я думал, что смогу сделать что-нибудь для того, чтобы предотвратить новую войну. […] Но если бы я знал то, что знаю сегодня, то я понял бы, что мои усилия никак не могли оказаться успешными».
Трудно было представить более компрометирующее заявление свидетеля защиты, и никакого словоблудия Штамера и Геринга не хватило, чтобы бывший рейхсмаршал вновь предстал в образе миротворца. Как всегда делал в затруднительных ситуациях, Геринг уцепился за мелкие неточности перевода и за тривиальную подробность. «Обвинитель сэр Максуэлл-Файф процитировал субъективные толкования, каких много в этой книге, – сказал он. – Так, я якобы театрально вручил мечи своим подчиненным, чтобы те со славой пронесли их через войну. Одним получателем почетного меча автор книги назвал моего статс-секретарь Кёрнера, который не был кадровым военным. Я мог бы одновременно подарить ему авторучку, потому что в его обязанности входила подготовка проектов указов, касающихся выполнения четырехлетнего плана».
Но его юмор никто не оценил, и Геринг понял, что проиграл этот раунд поединка, и это его явно огорчило. Но день еще не закончился. И во второй половине дня, когда к допросу вновь приступил судья Роберт Х. Джексон, оказалось, что подсудимый сохранил боевитость и живость ума.
«Джексон: Давая показания, вы сказали, что оккупация Рейнской области не была спланирована заранее.
Геринг: Я сказал иначе: спланирована буквально накануне.
Джексон: За сколько времени до ее начала?
Геринг: Насколько я помню, за две-три недели, не больше.
Джексон: Хорошо. Теперь я обращаю ваше внимание на черновики протокола второго совещания рабочего комитета Совета обороны рейха, документ ЕС-405, решение от 26 июня 1935 года, где есть такая запись: “[…] Учитывая, что в настоящее время следует любой ценой избегать всяких осложнений международной обстановки, все необходимые подготовительные мероприятия следует проводить срочно и в большой тайне. […] Они, в частности, […] включают в себя подготовку к освобождению Рейна”…
Геринг: О, нет, тут вы глубоко ошибаетесь: изначально эта фраза звучала так: “подготовка к очистке Рейна”. Это чисто техническое мероприятие, не имеющее абсолютно никакого отношения к освобождению Рейнской области. Это означает, что в случае подготовки к мобилизации баржи, буксиры и прочие подобные суда не препятствовали передвижению по Рейну военных грузов. […] Речь шла не о Рейнской области, а о реке Рейн.
Джексон: Хорошо, но вся подготовка к мобилизации подразумевала в дальнейшем оккупацию Рейнской области, не так ли?
Геринг: Нет, это не совсем точно. Если бы Германия оказалась вовлеченной в войну против кого-либо, скажем против Востока, тогда мобилизационные меры были бы приняты в целях безопасности всего рейха, включая демилитаризованную Рейнскую область. А не с целью оккупации или освобождения Рейнской области.
Джексон: Вы хотите сказать, что эта подготовка не преследовала военные цели?
Геринг: Это была общая подготовка к мобилизации, как она проводится во всех странах. Она не подразумевала в дальнейшем оккупацию Рейнской области».
Судья Джексон явно оказался в затруднении: Геринг не попал в его ловушку, и стратегия обвинения медленно разваливалась. Надо было постараться спасти лицо.
«Джексон: Но подготовку к мобилизации потребовалось провести совершенно незаметно для иностранных держав?
Геринг: Не помню, чтобы я где-то прочитал заранее объявление о том, что Соединенные Штаты начинают подготовку к мобилизации…
(Смех в зале)».
Джексону, и без того уже терявшему самообладание, эта ирония показалась чрезмерной. Он внезапно разозлился, сбросил свои наушники на стол. Он сжал кулаки, так что побелели пальцы, и продолжил говорить с отчаянием в голосе.
«Джексон: Уважаемый суд, я хочу заметить, что этот подсудимый не желает сотрудничать, как и в ходе допроса, так что…
(Подсудимый произнес несколько слов, которые не внесены в протокол.)
…так что совершенно бессмысленно терять время, если мы не можем получить внятные ответы на наши вопросы…
(Подсудимый произнес несколько слов, которые не внесены в протокол.)
[…] Мне кажется, подсудимый перед судом и на скамье подсудимых ведет себя надменно и презрительно по отношению к трибуналу, который судит его так, как никогда еще не судили ни одной живой души – впрочем, как и мертвой… Я прошу суд […] обязать подсудимого записывать свои пояснения. А также принудить его соблюдать порядок ответов на мои вопросы, дав его адвокату возможность впоследствии представить его пояснения.
Председатель: Я уже объяснил общие правила, которые должен соблюдать подсудимый, как и все остальные… А теперь, вероятно, следует закрыть заседание».
Потеряв выдержку из-за выходок Геринга, судья Джексон практически ничего не выиграл. Точно так же, как и сам Геринг за тринадцать лет до Нюрнбергского процесса, вспылив во время суда над Димитровым. Поэтому подсудимый вернулся на место с высоко поднятой головой и с улыбкой на лице. Накануне он выиграл первую схватку, потом проиграл вторую после полудня и только что одержал победу в третьей… Когда он сел на место, остальные подсудимые принялись пожимать Герингу руку, а одна впечатленная им американская журналистка отправила в редакцию своего издания телеграмму такого содержания: «Геринг выиграл подачу»
[715]
. Другие журналисты телеграфировали: «Геринг контратакует». По возвращении в камеру этот великий скромник сказал Вернеру Броссу: «Еще немного, и Джексон не сможет выносить даже мой взгляд. Он до меня не дотягивает». Потом последовали новые замечания о победе, и впоследствии пораженный этим Бросс записал в своем дневнике: «Он считал этот допрос чем-то вроде воздушного боя».
Используя «авиационную» аналогию, можно сказать, что Геринг не вышел из зоны турбулентности, потому что 20 марта заседание суда возобновилось, и обвинитель Джексон вновь пошел в атаку, вооружившись несколькими толстыми папками с документами. Начал он с той, где были документы, касающиеся преследования евреев. Джексон зачитал десяток законов и декретов, подписанных или завизированных Герингом в период с 1935 по 1941 год. Начиная с печально известных Нюрнбергских законов и заканчивая зловещим декретом от 31 июля 1941 года, где говорилось об «окончательном решении еврейского вопроса». Упомянул обвинитель и вышедший после «Хрустальной ночи» декрет, которым нацисты обязали еврейскую общину выплатить контрибуцию в размере 1 миллиарда марок на покрытие расходов страховых кампаний. В этой связи обвинитель долго зачитывал рабочие записи совещания, состоявшегося 12 ноября 1938 года в Министерстве авиации, и, естественно, процитировал ужасные слова Геринга, адресованные Гейдриху: «Лучше бы вы убили двести евреев, вместо того чтобы уничтожить столько материальных ценностей!» Потом перешел к допросу.
