«Максуэлл-Файф: Вы слышали то, что я прочел? Это происходило в апреле 1943 года. Вы продолжаете утверждать, что ни Гитлер, ни вы не знали о политике уничтожения евреев?
Геринг: Чтобы подправить документ…
Максуэлл-Файф: Пожалуйста, ответьте на мой вопрос!
Вы по-прежнему утверждаете, что ни Гитлер, ни вы не знали о политике уничтожения евреев?
Геринг: Что касается Гитлера, я уже сказал, что не думаю, что он об этом знал. Что же касается меня лично, я сказал, что не знал даже приблизительно, какие масштабы это имело.
Максуэлл-Файф: Вы не знали о масштабах политики, направленной на уничтожение евреев, но знали, что она проводилась?
Геринг: Нет, это была политика эмиграции, а не уничтожения. Я был в курсе лишь отдельных случаев.
Максуэлл-Файф: Благодарю вас». Неодобрительные шепотки в зале показали, что доверие к показаниям Геринга сильно пошатнулось. В этот момент слово взял Главный обвинитель от СССР Руденко. Вначале он расспросил подсудимого о ближайших сотрудниках Гитлера в различных областях, затем о подготовке к нападению на СССР и перешел к целям войны Германии против Советского Союза, подразумевавшим захват огромных советских территорий. В связи с последним вопросом Руденко напомнил о предъявленном ранее трибуналу документе 221-Л, являвшемся протоколом состоявшегося 16 июля 1941 года совещания у Гитлера, на котором присутствовали Геринг, Борман, Кейтель, Риббентроп и другие. В ходе этого совещания Гитлер определил целью войны против СССР захват советских территорий до Урала, присоединении к империи Прибалтики, Крыма, Кавказа, волжских районов, подчинение Германии Украины, Белоруссии и других областей. «Вы помните это совещание?» – обратился советский обвинитель к Герингу. Тот ответил, что помнит этот записанный Борманом протокол, что присутствовал на этом совещании, а потом, попросив копию протокола, подчеркнул, что «не разделял эти безграничные предположения».
«Геринг: Дословно здесь сказано следующее: “В ответ на это, то есть в ответ на длительное обсуждение этих вопросов, рейхсмаршал подчеркнул важнейшие моменты, которые в настоящий момент могли быть для нас определяющими, а именно – обеспечение продовольствием в той мере, в какой это необходимо для экономики, а также обеспечение безопасности путей сообщения”. Я хотел свести все эти речи к действительно практическим вещам.
[…] Если бы вы владели немецким языком, то вы поняли бы весь смысл этого выступления из предложения: “В ответ на это рейхсмаршал подчеркнул…”, – это значит, что я тогда не сказал, что протестую против аннексии Крыма или против аннексии прибалтийских стран. Я не имел никаких оснований для этого. Если бы мы победили…
Руденко: То вы бы это осуществили?
Геринг: …то после окончания войны это бы последовало так или иначе, независимо от того, использовали мы бы аннексию или нет. Но в тот момент мы еще не кончили войны и еще не победили. Вследствие этого я лично ограничился лишь практическими вещами.
Руденко: Понимаю. Следовательно, вы считали, что аннексия этих территорий должна была произойти позднее. Как вы сами сказали, аннексия последовала бы после окончания войны. Значит, принципиальных возражений вы не высказали?
Геринг: Нет, просто, будучи старым охотником, я следовал правилу, согласно которому не следует делить шкуру неубитого медведя.
Руденко: Ясно. А шкура медведя должна была быть поделена только после того, как вы окончательно захватили бы эти территории. Правильно?
Геринг: То, что произошло бы с этой шкурой, могло точно решиться только после того, как медведь был бы убит.
Руденко: К счастью, этого не произошло.
Геринг: К счастью для вас». Последовала пауза. Потом обвинитель Руденко предъявил документ СССР-170 – протокол состоявшегося 6 августа 1942 года совещания Геринга с рейхскомиссарами оккупированных территорий и с представителями военного командования. И обратил внимание подсудимого на отрывок, который красноречиво говорил о стиле его тогдашнего руководства: «Вы посланы сюда не за тем, чтобы работать на благо вверенных вам народов, а для того, чтобы выжать из этих территорий максимум возможного». Геринг явно смутился и опять посетовал на плохой перевод, сказав, что следует читать «извлечь максимум возможного», а не «выжать максимум возможного». Когда речь зашла о 2 миллионах мужчин и женщин, насильственно угнанных в Германию на рабский труд, Геринг возразил: «Не в рабство, а для работы привозили их в Германию». Но ему пришлось подтвердить, что на том же совещании он сказал: «Я намереваюсь грабить, и именно эффективно». Тут на ошибочный перевод сослаться было нельзя…
При возобновлении заседания утром 22 марта Руденко не смог заставить Геринга признаться в том, что тот знал о казнях непокорных гражданских лиц, расстрелах заложников и о жестоком обращении с советскими военнопленными в концлагерях. Подсудимый к тому же подчеркнул, что «ВВС не имели никаких лагерей, в которых содержались бы советские военнопленные». Затем Руденко быстро перешел к вопросу немецких злодеяний в Польше, но допрос закончился жестоким столкновением, когда был поднят главный вопрос о личной ответственности Германа Геринга.
«Руденко: Если вы считали возможным для себя сотрудничать с Гитлером, считаете ли вы себя, как второго человека в Германии, ответственным за организованные в государственных масштабах убийства миллионов ни в чем не повинных людей, даже независимо от осведомленности об этих фактах? Ответьте коротко: “да” или “нет”.
Геринг: Нет, так как я ничего не знал о них и не приказывал их проводить.
Руденко: Я еще раз подчеркиваю – даже независимо от осведомленности об этих фактах?
Геринг: Если я действительно не знаю о них, я не могу за них отвечать.
Руденко: Вы обязаны были знать эти факты.
Геринг: В каком смысле обязан: либо я знаю факты, либо я их не знаю. Вы можете меня в лучшем случае спросить, был ли я легкомысленным, так как не попытался что-нибудь узнать о них.
Руденко: Вам лучше знать себя. Миллионы немцев знали о творившихся преступлениях, а вы не знали.
Геринг: Я не согласен с тем, что миллионы немцев знали об этом: это ничем не подтверждено.
Руденко: Еще два вопроса. Вы заявили на суде, что гитлеровское правительство привело Германию к расцвету. Вы и сейчас уверены, что это так?
Геринг: Катастрофа наступила только после проигранной войны.
Руденко: В результате которой вы привели Германию к военному и политическому поражению. У меня больше нет вопросов».
После этого французский обвинитель Огюст Шампетье де Риб попросил сделать краткое заявление. Он, в частности, сказал: «Французское обвинение согласовало с американским обвинителем, судьей Джексоном, и с английским обвинителем, сэром Файфом, вопрос о том, чтобы ими были заданы подсудимому Герингу вопросы, имеющие отношение к делу. Эти вопросы были заданы. Мы заслушали ответы подсудимого на эти вопросы». И закончил так: «Французское обвинение полагает, что ни в малейшей степени не были поколеблены те бесспорные обвинения, которые были нами выдвинуты. Поэтому у меня не имеется новых вопросов, которые я хотел бы задать подсудимому». Геринг, огорченный тем, что приходится покинуть сцену, снова заговорил, но его быстро оборвали.
