Герман Геринг, столь многословный человек при жизни, решил таковым остаться и после смерти: в конверт он вложил четыре письма
[743]
. Первое письмо предназначалось полковнику Эндрюсу, которого он прозвал «капитан пожарных» за то, что тот постоянно носил сверкающую каску. Это письмо явно было составлено для того, чтобы утереть полковнику нос. В нем говорилось, что при аресте у Геринга было три ампулы с цианистым калием: первую у него отобрали в Мондорфе, вторую он постоянно носил с собой и при обысках ее не находили. Последняя ампула все еще находилась в камере, в банке с кремом для рук среди его туалетных принадлежностей. Заканчивалось это письмо такими словами: «Никто из тех, кому было поручено проводить обыски, в этом не виноват, потому что найти ампулы было почти невозможно. Это могло произойти только случайно»
[744]
.
Второе письмо, с заголовком «Рейхсмаршал Великого немецкого рейха», Геринг адресовал Контрольному совету Международного военного трибунала. В письме говорилось:
«Я бы позволил вам расстрелять меня без всяких затруднений! Но немецкого рейхсмаршала нельзя вешать! Я не могу этого допустить ради чести Германии. Кроме того, у меня нет ни малейшего морального обязательства перед судом моих врагов. Поэтому я выбрал смерть великого Ганнибала. Я с самого начала знал, что буду приговорен к смерти, и считаю приговор чисто политическим деянием, навязанным победителями. Но во имя моего народа я хотел, чтобы меня судили, и ожидал, что мне по крайней мере дадут возможность умереть так, как умирают солдаты. Перед Господом, моим народом и моей совестью я считаю себя невиновным в тех обвинениях, которые навесил на меня иностранный трибунал».
Третье письмо предназначалось священнику. «Дорогой пастор Гереке! Простите меня, но я вынужден был так поступить по политическим соображениям. Я долго молился Богу и чувствую, что поступаю правильно. (Я позволил бы себя расстрелять.) Прошу вас утешить мою жену, сказать ей, что это не было простым самоубийством, что она должна быть уверена в том, что, несмотря на все, Господь не оставит меня без своей милости.
Да хранит Господь всех, кто мне особенно дорог! Пусть Господь и дальше благословляет вас, дорогой пастор!
Ваш Герман Геринг». Последнее письмо конечно же Геринг адресовал своей жене.
«Единственная любовь моя, зрело поразмыслив и усердно помолившись Богу, я решил принять смерть, чтобы не дать врагам возможности казнить меня. Я всегда был готов принять смерть от пули, но рейхсмаршал Германии не может позволить себе быть повешенным. Кроме того, эта казнь должна была превратиться в зрелище в присутствии прессы и камер. (Полагаю, для выпуска новостей.) Сенсация – прежде всего. Но я решил умереть тихо и без рекламы. Жизнь моя закончилась в момент нашей последней встречи. С того времени я был наполнен прекрасным покоем и считаю смерть высшей свободой. Считаю знаком Господа, что он в течение всех этих месяцев заключения дал мне возможность сохранить средство для освобождения от мирской суеты и что это средство не было обнаружено. В своей милости Господь дал мне тем самым возможность избежать горькой кончины»
[745]
.
Как легко заметить, этот заносчивый язычник на пороге смерти заговорил о Божьей милости…
Во всех четырех письмах, сразу же конфискованных американской армией, стояла одна дата: 11 октября, и это добавляет еще одну загадку ко многим прочим. Ведь если предположить, что Геринг написал письма заранее, то возникает вопрос, почему охрана не обнаружила их в ходе многочисленных обысков последних дней. И главное, как к Герингу попала ампула с цианидом? Доводы, согласно которым он якобы всегда имел при себе в камере эту ампулу, безосновательны: ее непременно обнаружили бы за те четырнадцать месяцев, что Геринг находился в тюрьме. Роковая ампула, вне всякого сомнения, не попала в тюрьму извне
[746]
, поскольку патронная гильза, в которой она хранилась, ничем не отличалась от гильзы, в которой хранилась третья ампула и которую действительно обнаружили после смерти Геринга в банке с кремом среди его туалетных принадлежностей. А сумка с этими принадлежностями хранилась в кладовке в одном из синих чемоданов. Самым правдоподобным предположением можно считать следующее: один из офицеров, имевших доступ к вещам в кладовке – очень возможно, лейтенант Виллис, – достал ампулу, спрятанную в одном из чемоданов, и передал ее Герингу в самый последний момент
[747]
. Но, без сомнения, истина так и не будет установлена.
В час ночи 16 октября 1946 года десятерых приговоренных к смерти нацистов повесили в спортивном зале тюрьмы. Иоахим фон Риббентроп получил пальму первенства в самый последний момент от своего старого соперника Германа Геринга. В 2 часа 40 минут все было кончено. Десять трупов сложили в соседней комнате, представители четырех держав-победительниц осмотрели их и подписали свидетельства о смерти. После этого трупы были сфотографированы для архивов американской армии, завернуты в матрасную ткань и уложены в гробы вместе с веревками, на которых преступники были повешены
[748]
.
И только после этого принесли носилки с останками Германа Геринга, накрытого армейским одеялом. После осмотра его тело было сфотографировано – на снимке один его глаз приоткрыт – и положено в гроб, как и тела остальных казненных. Крышки всех гробов опечатали, и около 4 часов утра одиннадцать ящиков были погружены на несколько грузовиков с брезентовым верхом, которые под усиленной охраной направились в крематорий города Мюнхена
[749]
. Колонну замыкали джипы с установленными на них пулеметами, так военные давали понять журналистам, что их присутствие нежелательно…
По прибытии к месту назначения представители четырех стран снова осмотрели тела и подтвердили, что в пути не произошло никакой подмены. Кремация продлилась весь день, причем служащие крематория даже не знали, кто оказались их «клиентами». В 18 часов 16 октября 1946 года большая урна с прахом была погружена в грузовик, который направился в сторону района Зольн на юге Мюнхена. Там, в сотне метров от дома номер 25 по улице Гейльманштрассе, перемешанный пепел одиннадцати руководителей Третьего рейха был развеян над водами Конвенцбаха, небольшого притока реки Изар.
