Пассажиры рейса Стокгольм – Данциг были бы менее уверены в пилоте, если бы знали о других его привычках. Дело было в том, что капитан Геринг впадал во все большую зависимость от морфина: теперь ему приходилось делать себе шесть инъекций в день, да и этого едва хватало для того, чтобы заглушить боли. Подобные дозы не могли не сказаться на его профессиональных качествах, и несомненно именно этим объясняется, что «Нордиска Флюгредерит» в конце июля предпочла отказаться от его услуг. В то время Геринга отличало ненормальное поведение: у него случались приступы безумия, во время которых он швырялся всем, что попадалось под руку, он угрожал Карин и Томасу, однажды даже пытался выброситься из окна… Карин пришлось перебраться в дом родителей, чтобы избежать припадков безумия мужа. А тот, прекрасно понимая, в каком состоянии оказался, уступил настояниям тестя и семейного врача и 6 августа 1925 года добровольно явился в медицинский центр Аспуддена, пригорода Стокгольма, чтобы пройти курс лечения от наркотической зависимости.
Вначале все шло хорошо: Геринга стали лечить эвкодалом, болеутоляющим препаратом на базе морфина, использовавшимся в качестве его заменителя. Он проявлял желание вылечиться, и цель была почти достигнута: Геринг уже думал о том, как выйдет из больницы здоровым, похудевшим и полным энергии, достаточной даже для того, чтобы отправиться в горы Норвегии заняться альпинизмом. Но в конце августа его состояние резко ухудшилось, что засвидетельствовала 2 сентября санитарка Анна Тернквист в своем отчете, предоставленном главному врачу Йелмару Энестрему. Она написала: «Довожу до Вашего сведения некоторые данные, касающиеся поведения капитана фон Геринга [именно так!] за последние 48 часов моего пребывания в медицинском центре Аспуддена. До того времени все было спокойно, даже несмотря на то, что пациент проявлял крайнее раздражение и настойчиво просил дать ему дозу.
– В воскресенье, 30 августа, капитан фон Геринг потребовал очень сильную дозу эвкодала и принялся настаивать, чтобы ему ввели именно то количество лекарства, какое он сам для себя определил. Около 17 часов он взломал шкаф с лекарствами и самостоятельно сделал себе два укола двухпроцентного раствора эвкодала. Шесть санитарок не решились ему препятствовать, так как его поведение было угрожающим. Приехавшая в центр супруга капитана фон Геринга сказала, что считает необходимым дать ему то, что он просил, потому что она опасалась, как бы он кого-нибудь не убил в припадке безумия. […]
– В понедельник, 31 августа, в присутствии доктора Энестрема он обязался принимать только прописанные ему дозы.
– Во вторник, 1 сентября, около 10 часов пациент повел себя очень агрессивно и потребовал дополнительное количество лекарства. Он вскочил с кровати, оделся и стал кричать, что хочет уйти из клиники и как-нибудь покончить с собой, потому что у того, кто убил сорок пять человек, оставался лишь один выбор: убить себя самого. Поскольку дверь на улицу была заперта, он вернулся в свою палату и схватил трость, оказавшуюся на деле чем-то вроде шпаги… Когда нам на помощь пришел ассистент, капитан разозлился еще сильнее и заявил, что готов на него напасть, если тот не уйдет немедленно. […] Когда около 18 часов приехали полицейские и пожарные, он отказался следовать за ними. После долгих переговоров его пришлось увести силой. Он пытался оказывать сопротивление, но быстро понял, что это бесполезно».
Таким образом, 1 сентября Германа Геринга привезли в больницу «Катарина» в смирительной рубашке. Там он пробыл совсем недолго, как свидетельствует запись в больничной книге: «Когда пациента доставили сюда вечером 1 сентября, его сразу успокоили с помощью гиоцина, и он вскоре заснул. Но прошло несколько часов, он проснулся и повел себя агрессивно. Он начал бурно протестовать против помещения его в больницу, заявляя, что хотел бы увидеться со своим адвокатом, и пр. и потребовал, чтобы ему ввели достаточную для унятия его боли дозу эвкодала. Придя в себя, он вел себя спокойно и разумно, полностью владел собой. Он сказал, что считает себя жертвой несправедливости. После этого вел себя спокойно.
2 сентября. Сегодня во время обхода больных д-ром Э. пациент с возмущением высказался о том, каким образом его сюда доставили: он считал, что это было сделано незаконно. Потом отказался принимать гиоцин, потому что решил, что мы воспользуемся его бессознательным состоянием и признаем умалишенным. […] Не желает видеть санитаров мужского пола, против которых настроен очень агрессивно и которых грозит поколотить».
Врачи больницы «Катарина» выслушали от Геринга достаточно, чтобы понять, что его случай не входит в их компетенцию. Вечером того же дня Геринга перевезли в психиатрическую больницу в Лангбро, южнее Стокгольма…
Клиника в Лангбро была намного лучше оборудована для лечения подобных пациентов, хотя в то время наркоманы в Швеции были редкостью. Как только увидел врача, Геринг закричал: «Я не сумасшедший! Я не сумасшедший! Я не сумасшедший!» – но в первый же день он подписал свой медицинский формуляр. Конечно же потому, что об этом его попросила Карин. Но зато он отказался фотографироваться для истории болезни – явно заботился о будущем… Лечение началось с того, что его продержали несколько дней в строгой изоляции в палате, где была только привинченная к полу кровать. Затем перевели в более удобную палату и полностью лишили лекарств в соответствии с довольно примитивной методикой лечения того времени. Наблюдавшие за ним в течение пяти следующих недель врачи сделали такой коллективный вывод: «Лангбро, 2 сентября – 7 октября 1925 года. [Пациент] трудный, угнетенный, стонущий, хнычущий, боязливый, приводящий в отчаяние своими постоянными требованиями, раздражительный и легко поддающийся внушению (простого укола хлористого натрия достаточно, чтобы унять его боль). Подавлен, говорлив, считает себя жертвой некоего еврейского заговора, враждебен по отношению к доктору Энестрему, которого якобы подкупили евреи, чтобы он поместил его в клинику. Считает, что станет “политическим трупом”, если о его пребывании здесь станет известно в Германии. […] Слишком явно демонстрирует симптомы отчуждения. Склонен к истерии, эгоцентричен, чрезмерное самолюбие. Ненависть к евреям, считает целью своей жизни борьбу с евреями, был правой рукой Гитлера. Галлюцинации: привиделись Авраам и святой Павел – “самый опасный из всех евреев”. Авраам предложил ему простой вексель и пообещал подарить трех верблюдов, если он перестанет бороться с евреями. Авраам вонзил ему раскаленное железо в спину, какой-то врач-еврей хотел вырвать ему сердце. Яркие зрительные галлюцинации сопровождаются криками. Попытки самоубийства (способом повешения или удушения). Агрессивное поведение, обманным путем завладел железной гирей, чтобы использовать ее в качестве оружия. Видения, слуховые галлюцинации, презрение к себе».
Индивидуальные диагнозы лечащих врачей не менее интересны: один из них описал Геринга как «злобного истерика с очень слабым характером», другой увидел в нем «человека сентиментального, лишенного фундаментальной моральной смелости». А третий отметил «нестабильность личности» и констатировал: «Он представляется одним человеком в данный момент и совершенно другим несколько минут спустя. Сентиментален по отношению к родным, но совершенно бесчувственен к остальным». Все это, конечно, правильно подмечено, но люди науки забыли при этом указать, что их пациент целых пять недель подвергался таким жестоким лишениям, каких многие другие пациенты не выдержали. А вот Герман Геринг выжил…
