На самом деле Геринга больше интересовала не власть как таковая, а то, что благодаря власти открывались широкие перспективы для поднятия собственного престижа, и то, что она обеспечивала почести. Поэтому он упорно продолжал коллекционировать звания, награды и мундиры: получив четвертую звезду генерала авиации, он стал стремиться к получению звания маршала авиации; опасаясь нехватки мундиров, он постоянно изобретал новые, и Эрнст Ганфштенгль вспоминал, как Геринг «расхаживал по Берлину в эполетах размером с фруктовый торт. Он коллекционировал награды так, как некоторые люди собирают почтовые марки». Действительно, неуемная тяга к наградам Германа Геринга стала притчей во языцех среди руководителей стран всего континента, которые награждали его намного охотнее, чем фюрер… Премьер-министр Пруссии с целью получения престижных медалей Болгарии или Италии прибегал прямо-таки к детским ухищрением, и это озадачивало всех. А в мае 1937 года Геринг вознамерился поехать в Великобританию на церемонию коронации короля Георга VI: он рассчитывал получить по этому случаю высокую британскую награду
[191]
. «Он слишком любит безделушки, чтобы быть очень плохим человеком», – опрометчиво написал о нем французский посол Кулондр…
И конечно же честолюбие Геринга не ограничивалось собиранием званий, медалей и мундиров. Ему требовалось также собрать как можно больше богатств, и мы уже знаем, что его многочисленные должности предоставляли ему неограниченные возможности для обогащения. И он пользовался своим статусом без зазрения совести. Со временем собирание «подарков», «комиссионных» и других «благодарностей» стало системой и приобрело чуть ли не промышленные масштабы. Посольства, предприятия, муниципалитеты и региональные органы НСДАП заранее осведомлялись о «поощрениях», которые хотел бы получить от них «верный паладин» фюрера. Речь могла идти о столовых сервизах из фарфора, серебра или золота, о драгоценных камнях любого размера. О любых музейных экспонатах, о классических скульптурах, о средневековых коврах и гобеленах, а главное, о картинах немецких и голландских мастеров XV и XVI веков, которые все накапливались в имении Каринхалл и в берлинском дворце Геринга. То, чего ему недоставало, он конфисковывал в музеях: так было с картинами, которые он забрал из Музея кайзера Фридриха, пригрозив директору, что если тот не отошлет завтра же в Каринхалл указанные полотна, то музей лишится вдвое большего количества картин…
Всем этим Герман Геринг наслаждался как сибарит, и, честно говоря, он имел все, что хотел. У него даже были львята, которых он кормил из соски и с которыми расставался только тогда, когда они вырастали. Мартин Зоммерфельдт в своих «Мемуарах» вспоминал: «Во время посещения здания на Лейпцигерплац, которое премьер-министр Пруссии превратил в настоящий дворец, я поразился, увидев льва приличного размера, который свободно прохаживался по кабинету и наполнял его запахом дикого животного. Слуга Роберт регулярно опрыскивал кабинет одеколоном, однако смесь этих запахов ничуть не улучшала атмосферу. И лишь когда лев, увидев какую-то живую принцессу, дружески хлопнул лапой по ее заду, короля джунглей отправили в зоопарк, откуда ему никогда не суждено было выйти». Разумеется, чета Герингов быстро нашла ему замену. «Львы – поистине самые красивые животные на земле, – сказала позднее восхищенная Эмма. – Со временем мы вырастили семь львов». Тот факт, что эти хищные животные каждый день сжирали столько же мяса, сколько потребляло население средней деревни, казалось, нисколько не смущало наивную жену Геринга…
Однако, поскольку в этом мире нет ничего совершенного, одна проблема все-таки беспокоила Геринга каждый день: вес его тела. Уже давно осознавший, что не будет худым, он должен был вести отчаянный каждодневный бой с самим собой, чтобы сдерживать чрезмерное увеличение в объеме собственной талии. В середине 1930-х годов, когда его вес составлял 127 килограммов, была выдвинута гипотеза, что это следствие нарушения гормональной системы в результате ранения, с чем вполне можно справиться, изменив режим питания. Но Герман Геринг привык питаться очень калорийно: кнёдлики, зальцбургский нокерльн и горы колбасных изделий в сопровождении литров пива. Кроме того, он часто вставал ночью и ел сыр, сосиски, пирожные, варенья и взбитые сливки. Из-за этого его фигура становилась все объемистее. Но для человека, постоянно участвующего в презентациях и неравнодушного к военной форме, тучность оборачивалось драмой, и Геринг периодически устраивал себе сеансы похудения, что приводило в отчаяние его слугу Роберта и его портного Штехбарта. «Роберт сказал мне, что одежда была для Германа Геринга источником постоянной заботы, – писал историк Вилли Фришауэр. – По мере того как он толстел, Штехбарту приходилось чуть ли не ежедневно приходить к нему домой и перешивать его цивильную одежду и мундиры. После этого Геринг проводил выходные на природе, где, надев плотное трико, заставлял слугу сопровождать его во время “быстрых прогулок”, которые могли продолжаться более двух часов. Так он сбрасывал вес, а в понедельник ему было нечего надеть. И Роберту приходилось снова вызывать Штехбарта…» И когда все полагали, что Герман Геринг наслаждался жизнью, он на самом деле страдал от сильного чувства вины, поедая свои любимые блюда. А потом часами старался сбросить лишние килограммы. Мундиры он менял по три-четыре раза в день «Люди считали, что он делал это из бахвальства, – рассказывал Фришауэру Роберт. – Конечно, он любил свою одежду, но ему приходилось менять ее по нескольку раз на день, чтобы чувствовать себя увереннее и иметь возможность продолжать работу».
То есть Герман Геринг так сильно потел, что ему часто надо было переодеваться в сухую одежду. Из-за этого же ему приходилось постоянно пользоваться одеколоном, чтобы не ставить окружающих в неудобное положение, и даже слегка гримировать лицо, чтобы лучше выглядеть. Дело было в том, что этот человек страдал бессонницей и редко засыпал раньше трех часов ночи. А вставал, как правило, до шести часов утра. К тому же Геринг, кажется, так и не справился до конца со своей наркотической зависимостью: чтобы унять постоянные боли, он принимал таблетки паракодеина, содержащего в небольшом количестве морфий, а затем старался избавиться от пристрастия к этому препарату, проходя ежегодно курс лечения в санатории профессора Кале в Кёльне. Причем все это требовалось производить в строжайшей тайне, чтобы не омрачился облик славного премьер-министра в глазах немецкого народа.
По крайней мере тут ему беспокоиться было не о чем: из всей серой, суровой, скрытной и довольно беспокойной массы, включавшей Гитлера, Геббельса, Гиммлера, Гейдриха, Дарре, Гесса и Розенберга, бывший герой мировой войны Герман Геринг был, несомненно, самым популярным нацистским руководителем, выделяясь своими мундирами, а также добродушным юмором, плотной фигурой и показным блеском. «Я часто ломал голову, – написал позже Ханс Бернд Гизевиус, – пытаясь понять, почему Геринга так любили в широких слоях буржуазии и в армии. Не потому ли, что этот монстр производил впечатление весельчака? Возможно. Когда этот кондотьер появлялся на людях в одном из своих шикарных многочисленных костюмов, он, казалось, предлагал всем скептически настроенным наблюдателям не принимать его всерьез, как сам это делал. В какой-то мере он смеялся над собой. Этим он выгодно отличался от остальных революционеров, которые явно страдали от недостатка юмора. […] Если бы Гитлера окружала только зловещая когорта охранников с черепами в петлицах, вряд ли народ смог так долго его выносить. Но присутствие рядом Геринга в парадной форме, празднества, которые он устраивал, привлекая офицеров элиты в обшитых золотыми и серебряными галунами мундирах, немного оживляли мрачную атмосферу».
