Самой главной проблемой оставалось производство тяжелого бомбардировщика с большим радиусом действия. Два уже готовых прототипа были забракованы в 1937 году, но стратегическая необходимость и требования фюрера заставили техников в середине 1938 года пересмотреть свое прежнее решение. И это привело к появлению «Хейнкеля-177», самолета с двумя спаренными двигателями, способного осуществлять бомбардировку в пике. Однако проблемы технического порядка, вызванные «спаркой», не были разрешены и в апреле 1939 года, так что никто и не думал поднимать в воздух прототип этого самолета раньше следующего года, а целую эскадрилью планировалось сформировать года через три. Самые оптимистично настроенные руководители, в частности новый начальник Генштаба люфтваффе Ганс Ешоннек, надеялись ввести в строй пятьсот Хе-177 к осени 1942 года. Конечно же локальную войну против Польши можно было вести с уже стоявшими на вооружении люфтваффе «Юнкерсами-87» («Штука»), «Хейнкелями-111» и «Дорнье-17», хотя запаса бомб могло хватить лишь на три недели боевых действий. Но никто в Министерстве авиации не мог даже представить, что Германия решится втянуться в широкомасштабный конфликт, не имея тяжелых бомбардировщиков. К тому же для подготовки пилота такого бомбардировщика понадобились бы еще четыре-пять лет! Вот почему руководители люфтваффе – как и военно-морского флота и сухопутных войск – даже не рассматривали возможность войны против Англии ранее 1943 года…
[264]
Именно этим вопросом и занялся Герман Геринг с 17 сентября 1938 года, поручив главе особого штаба «Англия»
[265]
генералу Фельми как можно скорее составить доклад о возможности победить Англию за счет массированных налетов бомбардировочной авиации. Результат исследований Геринг получил 22 сентября, за пять дней до начала Мюнхенской конференции. В докладе говорилось: «С имеющимися у нас средствами мы сможем рассчитывать только на достижение частичного дезорганизационного эффекта. Невозможно предсказать, сможет ли это повлечь за собой подрыв морального духа англичан. […] С имеющимися средствами нельзя ставить вопрос о ведении войны на уничтожение против Великобритании». Это было понято… но требовало все-таки подтверждения. И в начале мая 1939 года, спустя месяц после того, как премьер-министр Чемберлен заявил, что Лондон предоставляет Польше свои гарантии, генерал Фельми, командующий 2-м воздушным флотом люфтваффе, получил указание провести совместные маневры с военно-морским флотом для отработки приемов воздушной войны против Англии. После трех дней учений он сделал вывод: «Оснащение, уровень подготовки личного состава и огневая мощь 2-го воздушного флота таковы, что ему не удастся достичь решительных результатов в случае войны против Великобритании в 1939 году».
В числе самых очевидных недостатков в докладе назывались недостаточный радиус действия бомбардировщика Хе-111, отсутствие у летчиков навыков атак против кораблей и недостаточная подготовка пилотов для полетов по приборам. Геринг и его подчиненные, ознакомившись с докладом, сделали очень простой вывод: на данном этапе люфтваффе может служить лишь мощной поддержкой дипломатии, угрожая потенциальному противнику бомбардировками. Именно это они и делали в течение последних четырнадцати месяцев. Но для того чтобы авиация стала по-настоящему грозной силой устрашения, требовалось время… Утвердившись в этом мнении, маршал Геринг снова уехал в Италию: ведь его отпуск уже дважды прерывался! Кроме того, ему все сильнее хотелось покинуть Берлин, воздух которого был ему вреден во всех отношениях… Однако и на этот раз Герман Геринг попытался вмешаться в дипломатию, поручив своему агенту организовать ему встречу с генералом Франко, ставшим полным властителем Испании. Ведь, по большому счету, каудильо был его должником с тех времен, когда подразделение люфтваффе легион «Кондор» поддерживало его националистов. Но эта затея закончилась полным провалом: когда Геринг уже направлялся в Валенсию, Франко, послушавшись Риббентропа, отказался встречаться с ним, а фюрер даже приказал ему вернуться… И разочарованному маршалу пришлось возвратиться в Берлин, чтобы принять участие в церемонии подписания «Стального пакта», германо-итальянского договора о союзе и дружбе. Документ готовился к подписанию без его участия, и Геринг с трудом сдержался, когда Риббентроп попросил его встать позади него, когда фотокорреспонденты приготовили свои камеры. «Вы только представьте! – негодовал он даже спустя семь лет после этого события, уже будучи подсудимым военного трибунала в Нюрнберге. – Он захотел, чтобы я, второй человек рейха, стоял позади него после подписания пакта. Вы представляете такую наглость? Я сказал ему, что смогу позировать рядом с ним только в том случае, если буду сидеть, а он встанет позади меня. Хотя на самом деле мне совсем не хотелось фотографироваться, потому что я не знал содержание этого документа и поэтому мог бы выступить против него позднее».
На следующий день, 22 мая, во время приема в итальянском посольстве, его ждало еще большее унижение. Министр иностранных дел Италии Галеаццо Чиано в своем дневнике отметил: «У Геринга, который по-прежнему занимал высокое положение, хотя его престиж уже пошатнулся, на глаза навернулись слезы, когда он увидел на шее Риббентропа золотую цепь с орденом “Аннунциата”. Фон Маккензен рассказал мне, как Геринг истерически кричал, что эта награда должна принадлежать ему, так как только он – настоящий автор этого союза». Естественно, Германа Геринга, считавшего Италию своей вотчиной, до глубины души задело то, что столь престижная награда уплыла у него из рук… и досталась его сопернику фон Риббентропу! Нет сомнения, что на следующий день он все еще не оправился от такого потрясения, что и объясняло его отсутствие на важном совещании генералитета, которое состоялось в рейхсканцелярии во второй половине дня 23 мая 1939 года…
Среди четырнадцати военных руководителей на совещании присутствовали адмирал Рёдер, генералы Браухич, Кейтель и Гальдер. А также Эрхард Мильх, которого срочно вызвали, чтобы тот заменил своего занемогшего начальника
[266]
. Как и всегда, участники совещания, прибывшие для того, чтобы доложить ход подготовки к войне, вынуждены были выслушать очень длинный монолог фюрера, который, в частности, сказал: «Восьмидесятимиллионный народ разрешил свои идеологические проблемы. Необходимо теперь решить экономические проблемы. […] Это невозможно сделать без вторжения в иностранные государства или без овладения чужой собственностью. […] Польша вовсе не представляет собой дополнительного врага. Польша всегда будет на стороне наших противников. Несмотря на пакт о дружбе, в Польше всегда существовало намерение использовать против нас любой случай. Дело вовсе не в Данциге. Для нас речь идет о расширении жизненного пространства на Востоке, об обеспечении продовольствием, а также о решении балтийской проблемы. […] На повторение чешского варианта нельзя рассчитывать. На этот раз будет борьба. […] Задача состоит в том, чтобы изолировать Польшу. Успех изоляции является решающим. Поэтому отдачу окончательного приказа о нанесении удара фюрер оставляет за собой. Одновременного столкновения с Западом (Францией и Англией) ни в коем случае допустить нельзя. Нападение на Польшу будет успешным только в том случае, если Запад останется вне игры. […] Наша задача – изолировать Польшу. Это вопрос дипломатической ловкости».
