Тридцатого июля Герингу пришлось признать: в ходе «битвы за канал»
[347]
люфтваффе не удалось захватить господство в небе над Ла-Маншем, и ничто не говорило о том, что оборона британцев сломлена, а их моральный дух серьезно поколеблен… Но поскольку Гитлер не проявлял большого интереса к ходу этой операции, рейхсмаршал не давил на Шперле и Кессельринга. Дело было в том, что Герингу было известно нечто, чего еще не знали его маршалы. И это нечто они с огромным удивлением узнали в конце июля 1940 года…
Уже 28 июля, спустя три дня после заключения перемирия с Францией, архитектор Альберт Шпеер, пришедший попрощаться с Гитлером после его краткого визита в Париж, был очень удивлен, услышав конец разговора между фюрером и начальником ОКВ. «Поверьте мне, Кейтель, – сказал Гитлер, – теперь, после того как мы показали, на что способны, кампания против России станет лишь детской игрой в песочнице». А мы с вами помним, что еще в октябре 1939 года Гитлер торопил генералитет с нападением на Францию именно потому, что уже планировал напасть на Россию весной 1940 года
[348]
. С того времени присоединение к СССР прибалтийских стран, Бессарабии и Северной Буковины лишь укрепило фюрера в его решении. Однако было ли разумным разворачивать теперь войска на восток, оставляя за спиной, на своем острове, так и не побежденную Великобританию? Но именно так и хотел поступить Гитлер, если верить свидетельствам его генералов, в частности начальника штаба сухопутных войск Франца Гальдера, который в дневнике писал:
«13 июля 1940 года. Фюрера больше всего волнует вопрос, почему Англия так упорно отказывается от заключения мира. Как и мы, он полагает, что она надеется на поддержку России.
21 июля 1940 года. (Указания, которые получил фон Браухич.) Задача: разгром русской армии или, по меньшей мере, захват такой части русской территории, который исключил бы возможность бомбардировки русскими Берлина и промышленной зоны Силезии. Желательно продвинуться как можно дальше вглубь страны, чтобы наша авиация могла наносить удары по жизненно важным центрам Советского Союза.
22 июля. Под впечатлением от состоявшегося накануне разговора с фюрером [фон Браухич] сказал: “Надо заняться проблемой России. Нам надлежит начать думать над этим”».
И задуматься довольно серьезно, как понял удивленный полковник Варлимонт утром 29 июля, когда Йодль пожелал встретиться с офицерами отдела «Л», отдела национальной обороны, в специальном поезде ОКВ, стоявшем на станции Бад-Райхенхалль. «Пройдясь по вагону, Йодль убедился, – вспоминал Варлимонт, – что все окна и двери закрыты, а затем без всякого предисловия сообщил, что Гитлер решил “раз и навсегда” избавить мир от большевистской угрозы, осуществив внезапное нападение на Советскую Россию, которое намечено на ближайшее время, точнее говоря, на май 1941 года. […] Мы удивились еще больше, когда поняли из его ответов на первые же наши вопросы, что не обязательно сначала доводить до конца войну против Англии и что победа над Россией […] это самый лучший способ принудить Англию заключить мир, если этого невозможно добиться другими средствами».
Так и было на самом деле, поскольку спустя два дня после этого собрания адъютант Гитлера фон Белов во время совещания фюрера с военным руководством в Бергхофе записал: «Гитлер заговорил о проблеме России. Он уверен, что англичане установили с нею новый контакт
[349]
. Фюрер считал вероятным нападение России на Германию начиная с осени 1941 года. Но если Россия будет разгромлена, Великобритания лишится большой помощи. Гитлер заявил, что принял окончательное решение напасть на Советский Союз весной 1941 года». То же самое в тот же день услышал генерал Гальдер, записавший в своем дневнике следующие слова фюрера: «Если же Россия будет разбита, Англия лишится последней надежды. Тогда Германия станет хозяйкой Европы и Балкан. […] Решение: разгром России должен рассматриваться как составная часть этой борьбы. Весна 1941 года. Чем быстрее мы разгромим Россию, тем для нас будет лучше. […] Если начнем в мае 1941 года, мы будем иметь в запасе пять месяцев на завершение этого дела».
Все это кажется довольно проблематичным, но позволяет лучше понять, почему Геринга нисколько не интересовали планы вторжения в Англию. Фон Белов вспоминал: «Я лично наблюдал, как в самой северной части Франции сосредоточивались соединения люфтваффе, готовясь к борьбе против Англии. Никакого приказа они до сих пор не получили, а потому не знали, начнут ли и когда именно осуществлять налеты. От Ешоннека я узнал, что он детально разработал приказы к действию и направил их Герингу, а тот уже несколько дней держит их у себя в сейфе и не спешит передавать фюреру. Из этого я понял, что многие беседы Гитлера с рейхсмаршалом в прошедшие четыре недели прежде всего, очевидно, касались продолжения войны в направлении на Восток. Потому Геринг и пришел к выводу пока больше ничего не предпринимать против Англии. Он уже нацеливался на 1941 год, готовился к нападению на Советскую Россию».
Это было явной ошибкой, потому что в ходе совещания в Бергхофе 31 июля Геринг обнаружил, что фюрер намерен погнаться одновременно за двумя зайцами: быстро перейдя от СССР к Англии, он назначил начало операции «Морской лев» на 15 сентября. И добавил: «Вопрос о том, начнется ли вторжение в этот самый день, зависит от люфтваффе. В ближайшие дни оно должно усилить налеты на аэродромы, порты и военные корабли англичан. Если эти налеты увенчаются успехом, тогда можно будет начать высадку. В противном случае вторжение будет отложено на 1941 год». Генерал Гальдер записал очень похожие слова: «Если результаты авиационной войны окажутся неудовлетворительными, все работы по подготовке к вторжению будут остановлены. Но если придем к мнению, что англичане разбиты […], мы перейдем в нападение». Действительно, на следующий же день Гитлер подписал «Директиву № 17 о ведении воздушной и морской войны против Великобритании». В ней говорилось: «С целью создания предпосылок для окончательного разгрома Англии я намерен вести воздушную и морскую войну против Англии в более острой, нежели до сих пор, форме. […] Для этого приказываю германским военно-воздушным силам всеми имеющимися в их распоряжении средствами как можно скорее разгромить английскую авиацию». В первую очередь удары должны были наноситься по авиационным формированиям противника, по их аэродромам и базам снабжения, а затем – по авиационным заводам. Датой «обострения воздушной войны» Гитлер назвал 5 августа
[350]
. Фон Белов отмечал, что это резкое оживление интереса фюрера к войне с Англией – особенно сжатые сроки подготовки к воздушным операциям – стало причиной аврала в Министерстве авиации. «Директива № 17 явилась для Геринга полной неожиданностью, – писал адъютант Гитлера, – и ему пришлось в срочном порядке переориентировать авиационные соединения на Англию». Больше того, ему пришлось отправиться в войска, чтобы лично руководить операциями. Или, по крайней мере, делать вид, что он ими руководит…
