Микулка обессилено упал на колени, рыжий сполох волос склонился чуть ли не к самой земле, Дива подошла сзади и мягко положила ладони на сильные плечи, прислонилась щекой к всклоченному рыжими прядями затылку.
– Все Микулушка… Перемог ты лютого Змея!
Дождь перестал, как рукой оборвали, небо стало быстро светлеть, тучи дрогнули, словно сдутая пенка на молоке, разорвались в самой середке и к удивлению бежавших от города людей, на землю хлынул поток золотистого солнечного света. Небо засияло в вышине лоскутом в ладошку, но края туч вихрились, рвались, отступали под натиском света, словно в накинутом на хрустальный купол покрывале проделали дыру, и теперь оно сползало с почти слышимым шорохом. Серые лохматые тучи расползались к краям небосвода, вот уже солнце золотым диском глянуло на землю и реку, люди остановились, ахнули не сдержав нахлынувших чувств – от границ мира через весь купол неба пролег зыбкий мост, семицветная радуга.
Вскоре небо очистилось полностью, стихло даже чуть заметное дыхание ветра, запели птицы, а умытая дождями листва заиграла изумрудным сиянием. Огромная толпа медленно и нерешительно обступила Микулку, опасаясь подойти на два десятка шагов, кто виновато потупил взор, кто взирал с надеждой, а кто с нескрываемой радостью. Растолкав народ, к столбам подошел Твердояр, принялся орудовать клещами и молотом, высвобождать не веривших в свое спасение пленников.
– Как ты, Микула? – спросил Ратибор, помогая подняться. – Огнем не ошпарился?
– Нет, Боги спасли! – опираясь на его руку ответил Микулка.
Он засунул меч в ножны, обнял жену и поднял глаза на толпу, было ясно, что все ждут от него каких-то слов, но что говорить? И зачем?
– Хватило одной стрелы… – негромко вымолвил он, но слова разнеслись над толпой как удар хлыста. – А вы мучались столько лет.
Крепкий мужик с кожаной тесьмой вокруг черных волос и в плотницком фартуке поверх ладной одежки, сжал кулаки и гордо подняв голову вышел в первый ряд.
– Ты, отрок, нас особо не совести, – басовито сказал он. – Мы чай тоже не первого дня отроду, понимаем что почем в этой жизни. Когда Змей заявился, думаешь не нашлось горячих голов, кои большим числом собрались гадину воевать? Напрасно так думаешь! Нашлись. И я был среди них. Вот только посадник наш, вражина проклятый, не дал нам этого сделать. Собрал полсотни лихих людей, все больше из татей да тех, кто по деревням не ужился, запер ворота и отдал первую жертву. Это была девка, жена городского коваля. Сам коваль чуть умом не тронулся, понятное дело, даже детей завесть не успели, собрал из трудового люда дружинку и подпалил терем посадника, хотел засечь сонного, как из огня выскочит. Да только иначе все вышло. Средь дружины коваля сыскался предатель, бывший в городе водовозом, его именем теперь ни одна мать сына не назовет, а звали его Громовником. Он то и поведал посаднику о ночном напуске. Самого коваля засекли плетьми до смерти… Так теперь и живем, деревенским обходимся. Дружина вся по щелям, а Громовник наверно убег, убоялся людского гнева. Больше мы его не видали, это уж точно. Посадским воеводой стал Рубарь, бывший лесоруб, злющий, дикий. На нем обязанность вовремя жертву справлять. А посадник тоже не дурень, язык нужным местом подвешен, объяснил горожанам что к чему, мол спалит Змей город, коль пойдете его воевать. Так и жили. Так что строго нас не суди, а за помощь земной поклон!
Микулка поклонился в ответ, ничего не ответил, подхватил тяжеленный лук и двинулся в сторону города, народ расступался перед ним, опуская взгляды. Шли рядом верные друзья, молодая жена крепко держалась за руку, а добрый конь весело постукивал копытами за спиной. И над всем этим победным светом полыхало раскаленное солнце.
– А я твою кольчугу привезла! – похвасталась Дива. – Еле на коня водрузила…
– Конечно! – крепче обнял ее Микулка. – Ты у меня умница-разумница, да к тому же краса ненаглядная. Это же надо, разыскать меня в такой дали! Но откуда ты узнала, что мне тетива потребна?
– Перебирала я старые вещи твоего Заряна и сыскала в сундуке идолище знакомое, в три пяди росточком не боле. Знаешь как этого божка волхвы кличут? Ведалищем. Это от того, что он хоть будущее и не зрит, но может поведать все, что ныне в мире деется. Перво-наперво я про тебя спросила… Так и узнала, что ты со Змеем задумал и то, что пеньковая тетива не выдержит выстрела. Пришлось спешить, ведь ты мне дороже жизни!
Город уже был совсем близко, но что-то не понравилось Микулке – хоть целая толпа горожан за воротами, а створки-то заперты! Хотя мало ли какие тут обычаи?
– Из чего же такая добрая тетива? – спросил он жену, подавляя тревогу. – Ни на что не похожа! Волокна блестящие, гладкие… Неужто из вирыя умыкнула?
– Можно сказать и так… – остановившись молвила девушка.
Пальцы тронули высыхающий узел платка, глаза блеснули невыразимой печалью.
– Это… – Дива опустила взгляд и медленно стянула платок с головы. – Это мои волосы! Прости, не могла я иначе! Мне твоя жизнь дороже всего, даже дороже жизни рядом с тобой!
Микулка вздрогнул как от удара, по лицу разлилась густая смертельная бледность.
– Но ведь теперь… – пересохшими губами прошептал он.
До него медленно доходила невосполнимость утраты, сердце бестолково заколотило по ребрам, кулаки сжались от ранящего бессилия. Друзья не поняли что случилось, но глянув в его лицо отошли подальше – муж с женой пусть разбираются сами, им Боги быть вместе назначили и не след разговору мешать.
– Теперь я уйду… – Дива медленно подняла полные слез глаза. – Так отец мой решил. Коль не смогли соблюсти условия – не быть нам вместе! Прости меня, милый мой, без совета с тобой это сделала… Но было ли время?
Микулка взял ее руку в свою и стиснул, словно цеплялся за жизнь.
– Я никуда тебя не пущу! – твердо вымолвил он. – Хоть придется со всеми небесами в битву вступить! Не смогу я жить без тебя! Помру с тоски, так и знай!
В глазах девушки мелькнул испуг, но сказать ничего не успела – с чистого неба сорвался такой порыв ветра, что толпа горожан разом полегла как хилая рожь под дождем, друзей бросило оземь, только Микулка остался стоять, вызвав в себе могучую силу. Он медленно, натужно вытянул меч и с огромным усилием поднял острие, струи воздуха напирали сильнее, чем течение горной реки, клинок сверкнул в лучах жаркого солнца.
– Это не справедливо! – яростно выкрикнул он, но ветер украл гулкую силу голоса, превратив в едва слышный шепот. – Она это сделала ради любви! Великие Боги, вам придется разорвать меня в клочья, иначе я просто ее не отдам! Стрибоже, сжалься над дочерью, не делай ее несчастной! Ведь любовь – продолжение Рода, не это ли воля Богов?
Но новый порыв ветра вырвал оружие из могучих рук, отбросил на полсотни шагов, молодой витязь не удержался и грузно свалился в подсыхающую грязь. Глаза слезились от злого ветра, губы жадно хватали каждый глоток ускользающего воздуха.
Ветер вдруг разом сник, словно заслонку задвинули, паренек поднял голову и вдруг содрогнулся от страшного крика. Так может вскрикнуть только раненный в сердце, на мгновение поняв, что жизнь уже не вернуть. Дивы нигде не было видно, только злая унылая степь кругом, да солнце полоскало лучи в грязных лужицах.
