Уинстон Черчилль в палате общин 24 мая 1944 года
1
Решение о вторжении на Сицилию (операция «Хаски»), а не на Сардинию и Корсику, было принято в Касабланке в январе 1943 года и затем подтверждено в мае на конференции «Трайдент» в Вашингтоне. Американцы не соглашались предпринимать высадку на материковую Италию вплоть до конференции «Квадрант», состоявшейся в Квебеке в августе 1943 года, когда на острове уже шли бои. Сицилийская кампания все равно переросла в итальянскую, но промедление имело свои последствия: с острова успел эвакуироваться значительный контингент немецких войск. Более ранняя высадка на носке «итальянского сапога», в Реджо, могла это предотвратить.
Союзники планировали захватить Неаполь и аэродромы в районе Фоджи, полагая таким образом помочь русским на Восточном фронте, хотя генерал Маршалл опасался, что высадка в континентальной Италии задержит вторжение на северо-западе Франции: в этом для него по-прежнему заключалась главная стратегия борьбы с рейхом. Генерал Фридолин фон Зенгер унд Эттерлин, получивший образование в Оксфорде, со своей стороны, предполагал, что союзники высадятся на Сардинии и Корсике и обойдут Италию, но в таком случае они не смогли бы сковать как можно больше немецких сил на Апеннинском полуострове. На немецком военном кладбище под Кассино покоится прах 20 057 солдат и офицеров, захороненных по шесть в одной могиле. Это всего лишь пять процентов всех потерь, понесенных немцами в Италии.
Вторжение на южное побережье Сицилии началось на рассвете в субботу, 10 июля 1943 года, в шторм, но с использованием фактора внезапности и при мощной огневой поддержке корабельных орудий. В нем участвовал и три тысячи десантных судов, доставивших войска численностью 160 000 человек — 15-ю армейскую группу генерала Александера, в которую входили американская 7-я армия Паттона и 8-я армия Британского Содружества генерала Монтгомери. Страны Оси имели на острове войска численностью 350 000 человек, но на две трети они состояли из итальянцев. За тридцать восемь дней кампании союзники в общей сложности высадили на остров 450 000 человек. Итальянская 6-я армия сражалась в целом неплохо, а немецким дивизиям даже удалось нанести контрудар и выйти почти к берегу в районе Джелы и Ликаты, однако к 22 июля союзники овладели западной частью острова.
Поскольку немцы неделю сдерживали 8-ю армию у Катании, первой прорвалась в Мессину 17 августа американская 3-я дивизия. К этому времени с острова уже успешно были переправлены на материк немецкий контингент войск (53 545 человек), пятьдесят танков, 9185 автомобилей и 11855 тонн складского военного имущества. Позже Эйзенхауэр расценил это как серьезный стратегический промах союзников
[896]
. В Сицилии американцы потеряли 7319, а британцы 9353 человека, тогда как было убито, ранено и взято в плен (в основном) 132 000 итальянцев и 32 000 немцев
[897]
. Открылись для судоходства и Средиземное море, и Суэцкий канал — союзникам теперь не было нужды пользоваться кружным дальним путем и огибать мыс Доброй Надежды. По оценке генерала Брука, высвободилось около миллиона тоннажа судов для применения на других направлениях
[898]
.
Высадка союзных войск в Сицилии привела и к устранению Муссолини. Большой фашистский совет выразил ему недоверие большинством голосов — девятнадцать против семи. (За недоверие дуче голосовал и его зять, министр иностранных дел граф Чиано, позднее ему и еще четырем деятелям пришлось поплатиться за это жизнью.) Казалось бы, вовсе не в духе фашизма проводить демократическое голосование, а Муссолини — принимать во внимание его результаты. Тем не менее, когда дуче поставил в известность короля о решении совета, его незамедлительно арестовали. Место Муссолини занял маршал Пьетро Бадольо, публично обещавший продолжать войну против интервентов, чтобы успокоить Гитлера, и тайно вступивший в переговоры о мире с Эйзенхауэром. Еще до завершения сицилийской кампании Гитлер послал Роммеля, командующего новой группой армий «Б», бороться за полуостров, дав ему восемь с половиной дивизий. (Когда Роммель 6 ноября отбыл во Францию, его группу армий превратили в 14-ю армию.)
В ходе сицилийской кампании двум в равной мере самовлюбленным генералам-соперникам Паттону и Монтгомери пришлось сражаться бок о бок. Когда к этим эгоцентрикам присоединились тоже далеко не простые характеры генералов Марка Кларка и Омара Брэдли, получилась взрывоопасная смесь гордынь, не сулившая союзникам ничего хорошего. Всем известно о любви к славе Паттона и Монтгомери, меньше — о том, что эта страсть была присуща и Кларку, который, по словам одного историка, был просто одержим желанием находиться в центре общественного интереса и содержал штат из пятидесяти человек, занимавшихся только пропагандой деяний как его собственных, так и его армии:
«Он ввел неукоснительное правило «три к одному»: в каждом пресс-релизе его имя должно было три раза упоминаться на первой странице и не менее одного раза — на всех остальных. Генерал также требовал, чтобы его фотографировали только с левой стороны. Его команда по связям с общественностью даже сочинила гимн 5-й армии: «Стой горой за генерала Кларка! Пой хвалу генералу Кларку!» Ему очень нравилась эта песня».
Амбициозные устремления Паттона потерпели фиаско, когда он ударил в госпитале двух солдат с диагнозом «невроз военного времени». В одном случае генерал обвинил рядового Чарлза Кула в «трусости», а в другом — обозвал рядового Пола Беннетта «желтым мерзавцем». А потом Паттон еще сказал: «Я не хочу, чтобы такие трусливые подонки околачивались в наших госпиталях. Нам, наверное, придется их пристреливать, иначе мы расплодим придурков»
[900]
. Паттон по настоянию Эйзенхауэра принес рядовым личные извинения — кстати, многие солдаты были с ним солидарны, — но не испытывал никаких сожалений за исключением того, что инцидент подпортил карьеру. (Следует отметить, что и в немецкой, и в русской армии таких рядовых просто-напросто расстреляли бы.) Из-за этого же инцидента Эйзенхауэру впоследствии при подготовке к вторжению во Францию пришлось назначить командующим 1-й армией не своего друга Паттона, а Омара Брэдли. Когда Брэдли пришел попрощаться к Паттону 7 сентября 1943 года в его дворец в Палермо, он нашел генерала «на грани самоубийства»: «Этот великий, гордый воин, мой бывший босс, выглядел потерянным и униженным».
Нестандартное мнение о Джордже Паттоне высказал через много лет после войны в разговоре с офицером Программы устной истории американской армии генерал Джон «Эд» Халл, правая рука Джорджа Маршалла в Пентагоне, хорошо знавший Паттона по совместной работе в планировании трех военных кампаний:
«В Паттоне совмещались две индивидуальности. В душе он был очень мягким, скромным и дружелюбным человеком, совершенно не высокомерным, а добрым и отзывчивым. Но у него было и другое лицо — история знает множество таких генералов и людей такого сорта… лицо грубости и жесткости. Не прочь выругаться, он знал все матерные слова. Но уйдя из части, где кому-то от него очень здорово досталось, мог сесть за стол и написать молитву… В общем, это была незаурядная личность, интересная и симпатичная, если знать этого человека».
