И, желая друг другу здоровья в Новом году, далеко не все берлинцы чокались бокалами шампанского. По иронии судьбы, самому либеральному и не нацистскому городу Германии предстояло подвергнуться жесточайшим разрушениям по той причине, что его выдающийся резидент 20 ноября 1944 года вернулся из логова «Вольфшанце» и с 16 января постоянно находился в бункере под старой рейхсканцелярией на Вильгельмштрассе. Здесь он предавался фантазиям о неизбежном военном противоборстве союзников, любил передвигать на карте призрачные армии и делать заявления о грядущей победе
[1336]
. Это, наверное, отчасти объяснялось неадекватностью коммуникационного центра. В отличие от великолепно оборудованной ставки в «Вольфшанце» берлинский бункер был оснащен телефонным коммутатором для одного оператора, радиопередатчиком и радиотелефоном, действовавшим только при поднятом аэростате
[1337]
. Его офицеры определяли расположение советских войск телефонными звонками по справочнику, ориентируясь на ответы на русском языке. Бункер под зданием новой имперской канцелярии был намного роскошнее, но фюрер избрал более безопасное подземелье под старой канцелярией: оно располагалось на глубине пятьдесят футов.
«И солдатам, и полевым командирам импонирует, если генерал поддерживаете ними постоянный контакт, а не полагается лишь на доклады штабных офицеров, — писал Уэйвелл в книге «Генералы и генералитет» («Generals and Generalship») в 1941 году. — Чем больше генерал проводит времени в войсках, а не в штабе, тем лучше». Конечно, Гитлер был главой государства, а не генералом. Тем не менее последние два с половиной года, а точнее, после Сталинграда, он почти не появлялся и перед народом. Всю информацию фюрер получал от штаба или от генералов, которые, как правило, должны были являться к нему на доклад. (Черчилль и Брук регулярно летали на встречи с союзными командующими.) В отличие от Черчилля Гитлер избегал мест бомбежек или проезжал мимо них на «мерседесе» с опущенными занавесками. Последний раз на публике Гитлера видели вдень его 56-летия, 20 апреля 1945 года, когда он приветствовал бойцов «Гитлерюгенда», отличившихся в бою. Арниму Леману запомнились лишь болезненный взгляд и слабый голос фюрера, обходившего шеренги, дергавшего подростков за уши и говорившего им, какие они храбрые. Анализ кинопленки с использованием современной компьютерной техники распознавания речи показал, что Гитлер с трудом выговаривал: «Молодец!», «Отлично!», «Смелый мальчик!»
7
«У меня такое впечатление, что нам предстоит очень тяжелая битва», — сказал Сталин, открывая последнее совещание перед взятием Берлина. И он был прав, хотя для штурма в его распоряжении имелось два с половиной миллиона солдат, 6250 танков и 7500 самолетов. Завершающее грандиозное наступление началось в понедельник, 16 апреля 1945 года, огнем 22 000 орудий и минометов, обрушивших на ослепленных прожекторами немцев такое количество снарядов, для перевозки которых потребовалось бы 2450 грузовых вагонов
[1338]
. Русским артиллеристам приходилось постоянно открывать рты, чтобы уберечь барабанные перепонки. Через шесть дней Красная Армия уже вошла в Берлин, но здесь она завязла в уличных боях: городская теснота и развалины в большей мере помогали немцам. Сотни советских танков были уничтожены с близкой дистанции реактивными противотанковыми гранатометами. 9-я армия генерала Теодора Буссе на юге и 11-я армия генерала Феликса Штейнера на севере безуспешно пытались отстоять город, в котором уже не было ни газа, ни света, ни воды и не работала канализация. Штейнер уже получил выговор от Гитлера, когда, уступая русским в численности войск один к десяти, не смог организовать контрнаступление, с тем чтобы не допустить окружения Берлина.
Последний приказ, подписанный Гитлером в бункере, был передан фельдмаршалу Фердинанду Шёрнеру в 4.50 24 апреля. В нем (оригинал находится в частных руках) говорилось:
«Я остаюсь в Берлине, чтобы с честью принять участие в решающем для Германии сражении и подать пример другим. В таком случае я послужу Германии наилучшим образом. Все должны приложить максимум усилий для того, чтобы выиграть сражение за Берлин. Вам надлежит прийти на помощь и пробиться к северу как можно скорее. С добрыми пожеланиями. Ваш Адольф Гитлер».
Подпись, сделанная красным карандашом, с учетом обстоятельств выглядит на удивление нормальной. Четырьмя днями ранее, в день рождения Гитлера, Шёрнер, которого фюрер ценил как настоящего «политического бойца», инструктировал своих офицеров в штабе, располагавшемся в чешском отеле «Масариков дум» возле Кёниггреца, на предмет того, как следует выполнять заветы вождя. Гитлер в завещании назначил Шёрнера, известного тем, что в его войсках больше всего расстреляли солдат за проявление трусости, новым командующим вермахта. Однако он через девять дней дезертировал из своей группы армий и, переодевшись в гражданское платье, сбежал на маленьком самолете и сдался американцам. Его передали России, где он и просидел в заключении до 1954 года. За последний год войны в немецких войсках на Восточном фронте было вынесено 30 000 смертных приговоров за трусость две трети из них были приведены в исполнение.
Красная Армия давно уже расстреливала любого захваченного в форме СС. Тем не менее эсэсовцы, даже избавившись от обмундирования, не могли скрыться от наказания, так как у них на левой руке в дюйме от подмышки была вытатуирована группа крови
[1340]
. Джон Эриксон предполагает, что именно поэтому многие эсэсовские формирования «сражались особенно яростно в последние дни битвы за Берлин, хотя военная полиция, как всегда, проявляла бдительность, вешала и расстреливала каждого, кого подозревала в дезертирстве»
[1341]
. Пораженческие настроения тоже считались тягчайшим преступлением, достойным смертной казни. Заподозренных в пораженчестве после импровизированного судилища в СС или гестапо вешали на фонарных столбах, прикрепив на шеях плакаты с надписями: «Меня повесили, потому что я оказался трусом и не защищал столицу рейха», или «Я дезертир, и мне не дано право жить», или «Такая смерть ждет всех предателей»
[1342]
. Считается, что в Берлине таким способом было умерщвлено около десяти тысяч человек. Примерно столько же погибло женщин (чаще всего совершавших самоубийства), изнасилованных красноармейцами
[1343]
.
Страх заставлял немцев сражаться с упорством, невероятным в безнадежных ситуациях. Но как и при Монте-Кассино или под Сталинградом, в Берлине развалины, остающиеся после бомбежек и артобстрелов, создавали дополнительные возможности для действий его защитников, а их набралось ни много ни мало, а 85 000. Помимо контингентов вермахта, «ваффен-СС» и гестапо, город отстаивали иностранные добровольцы (прежде всего французские фашисты) и батальоны Volkssturm (народного ополчения), состоявшие из лиц старше сорока пяти и четырнадцатилетних юнцов, многие из которых не могли увидеть врага из-под шлемов, напоминавших ведерки для угля.
